Отметим еще одну особенность некрологов и статей, посвященных памяти поэта. В них не только давались оценки роли поэта, его творчества, но и закреплялись в общественном мнении представления о том, каким бывал он в жизни, в свете, в среде литераторов. В «Живописном обозрении» отмечались отличительные черты пушкинского характера: в большом свете поэта отличала задумчивость или какая-то тихая грусть. Зато в искреннем небольшом кругу, по наблюдениям автора некролога, с людьми по сердцу не было человека любезнее, разговорчивее, остроумнее. Тут он любил и посмеяться, и похохотать, глядел на жизнь только с веселой стороны и с необыкновенною ловкостью умел открывать смешное. Анонимный автор, несомненно близко знавший поэта, подчеркивал, что его «одушевленный разговор... был красноречивою импровизацией, потому что он обыкновенно увлекал всех, овладевая разговором, и это всегда кончалось тем, что один такой разговор Пушкина, похожий на рассуждение,— перед ним показались бы бледными профессорские речи Вильмена и Гизо. Вообще Пушкин обладал необычайными умственными способностями... Он страстно любил искусства и имел на них оригинальный взгляд. Тем особенно был занимателен и разговор его, что он обо всем судил умно, блестяще и чрезвычайно оригинально»[107].
Стремясь закрепить в общественной памяти отличительные свойства поэта, черты его личности и творческой индивидуальности, авторы некрологов признавали, что решение этой задачи — дело будущего. Одно из поздних сообщений о кончине поэта, в «Галатее» 1840 года, заключается размышлением: «Как, с умом обыкновенным, проникнуть и измерить всю глубину такого гения, каков гений Пушкина, и начертать его поэтически верную характеристику,— это предоставляется будущности. Совершение такого дела лежит на времени, своим отдалением показывающем предметы в необманчивом свете, и грядущим потомкам, вооруженным на то потребною силой. Нам, современникам, пораженным смертию поэта и столь близким от него, остается только с любовью и, благодарностью (впрочем, не безотчетною) пользоваться наследием, полученным в дар от поэта»[108].
«Не умирая, как преданье,
Живут поэты для сердец!»
Строки эти написаны Ф. Глинкой, автором «Воспоминаний о пиитической жизни Пушкина». Как и многие современники, он предрекал долгую жизнь Пушкину в потомстве. Мыслями об этом утешал себя И. Пущин, вспоминая в грустные минуты, что «поэт не умирает и что Пушкин... всегда жив для тех, кто, как я, его любил, и для всех умеющих отыскать его, живого, в бессмертных его творениях...» Оставался вопрос, каким увидят, каким узнают поэта грядущие поколения, что донесет о нем молва, сумеют ли читатели вникнуть в смысл произведений и в душу их создателя. Разве не об этом тосковал Белинский, потрясенный вестью о гибели поэта? В письме к Краевскому, он восклицал: «Бедный Пушкин! Вот чем кончилось его поприще!.. Как не хотелось верить, что он ранен смертельно... Один истинный поэт был на Руси, и тот не совершил вполне своего призвания. Худо понимали его при жизни, поймут ли теперь?» (Курсив мой.— Е.В.).
Поймут ли? Это относилось и к творчеству, и к личности поэта, к непростой его судьбе. Взлет внимания к поэту после его кончины возбудил интерес к пушкинской личности и творчеству. Еще в начале двадцатых годов наметились различные подходы к трактовке его натуры, поведения, истории жизни. Они отчетливо оформились и поляризовались после его гибели. У истоков одного оказался В. А. Жуковский, выразителем другого стал Лермонтов.
Отзывы, отразившие два различных подхода к оценке пушкинского облика, были созданы по следам трагических событий дуэли, связаны с роковым поединком и событиями последних дней поэта. Сквозь призму событий трагического момента оценивались доминирующие черты и свойства пушкинской натуры. Жуковский был более осведомлен о преддуэльных событиях; смерть Пушкина произошла у него на глазах. Впечатления Лермонтова, хотя он и знал о происшествии из верных источников, не были непосредственными,— тем поразительнее его на редкость точное освещение причин трагедии и концепции облика поэта. Скажем о предложенных трактовках образа поэта подробнее.