В. А. Жуковский, опекавший поэта с юности, находился при умиравшем до последних его мгновений. Он составил после кончины друга письмо отцу поэта Сергею Львовичу Пушкину от 15 февраля 1837 года, которое получило широкое распространение. Оно, собственно, и писалось с ориентацией на широкую огласку, на распространение определенной версии облика Пушкина. Автор письма и его окружение способствовали популяризации его в списках; оно же было опубликовано официально — письмом к отцу поэта открывался пятый номер журнала «Современник» за 1837 год, посвященный памяти Пушкина.
Каковы основные идеи письма? Прежде чем напомнить их, восстановим некоторые подробности взаимоотношений Жуковского с Пушкиным. Они были добрыми друзьями. Старший друг не раз заступался за юного своего брата по лире перед властями, старался быть ему полезным во всех превратностях и тяготах. Вместе с тем он не одобрял антиправительственных выступлений Пушкина, радикализма и непреклонного вольнодумства. В пору ссылки поэта в Михайловское Жуковский стремился повлиять на него, уговаривал пойти на примирение с властями. Смерть Пушкина Жуковский пережил как невосполнимую утрату, как потерю близкого человека и национального гения. Ответственность перед памятью друга и его семьей, умудренность жизненным опытом утвердили его в желании добиться перелома в отношении царя к Пушкину. Он желал примирить — хотя бы посмертно — мятежного поэта с государем во имя упрочения памяти погибшего, ради будущих разрешений на издания произведений и во благо его семьи...
Письмо В. А. Жуковского С. Л. Пушкину велико по объему, мы же выделим те его идеи, которые имели концептуальное значение для интерпретации облика поэта. Прежде всего следует отметить утверждение мужественного поведения Пушкина, искреннее и проникновенное описание Жуковским стойкости его при жесточайших физических страданиях. Однако уже эти страницы в описании кончины поэта не лишены ореола христианского мученичества.
Во-вторых, в письме отчетливо подчеркивается тесная связь Пушкина с царем. На первых же страницах отмечается, что гибель поэта стала «особенной потерей» самого царя. «...При начале своего царствования он его себе присвоил; он (государь.— Е.В.) отворил руки ему в то время, когда он (Пушкин.— Е.В.) был раздражен несчастием, им самим на себя навлеченным...»[109] (Имеется в виду ссылка.)
Далее утверждается, что самодержец следил за Пушкиным до последнего часа, и, хотя и «бывали минуты, в которые, как буйный, еще не остепенившийся ребенок, он (Пушкин.— Е.В.) навлекал на себя неудовольствие своего хранителя, но во всех изъявлениях неудовольствия со стороны государя было что-то нежное, отеческое». (Так писал Жуковский, зная о страданиях Пушкина от цензуры, зная о запретах, наложенных на публикации дорогих поэту произведений.) «После каждого подобного случая,— продолжает Жуковский,— связь между ими усиливалась: в одном — чувство испытанного им наслаждения простить, в другом — живым движением благодарности, которая более и более проникала в душу Пушкина и наконец слилась в ней с поэзией...»
В письме подчеркивается также, что царь до последней минуты оставался верен своей благосклонности поэту, что отозвался на последнее земное обращение Пушкина. Об этом говорится в связи с эпизодом передачи поэту записки от царя через доктора Арендта. Приводятся слова Пушкина, якобы обращенные к государю: «...мне жаль умереть; был бы весь его». (Сопоставление вариантов письма, а также воспоминания других очевидцев события ставят под сомнение эту часть письма в наибольшей мере, нежели остальные моменты, отмеченные Жуковским.)
Завершая письмо, Жуковский в очередной раз отметил: «...И особенно глубоко трогало мне душу то, что государь как бы присутствовал посреди своих русских, которые так просто и смиренно и с ним заодно выражали скорбь свою об утрате славного соотечественника. Всем было известно, как государь утешил последние минуты Пушкина, какое он принял участие в его христианском покаянии, что он сделал для его сирот, как почтил своего поэта... Можно сказать, что это изъявление национальной печали о поэте было самым трогательным прославлением его великодушного покровителя...»