Выбрать главу

Через тридцать лет, в середине 60-х годов, революционеры-демократы не могли с этим согласиться по вполне объективным причинам: они питали сочувствие к освободительному движению поляков, а царское правительство в 1863 году жестоко расправилось с участниками восстания, руководителей заточило в Петропавловскую крепость. Позиция Пушкина не отвечала новым требованиям. Критик приходил к такому заключению, смещая проекцию видения и оценки исторических событий в поэзии. Не обнаружив отзвука социального, Писарев заключал, что стихи не имеют ценности, как и прочие пушкинские творения, безнадежно устаревшие.

Эстетические воззрения Пушкина критик выводит из стихотворения «Чернь» (ныне называется «Поэт и толпа»), где они якобы выражены в наиболее полной и законченной форме. Отмечая строки:

Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв,—

критик возлагает на Пушкина ответственность за распространение «чистого искусства», на бурный расцвет которого поэт якобы оказал значительное влияние. Писарев доказывает, что снижение социальной линии в поэзии от Дельвига к Языкову, от Фета к Полонскому и переход стихотворцев к темам интимным, асоциальным тоже было предопределено Пушкиным. Раз так,— заключает Писарев,— с подобным пагубным, ослабляющим силу искусства влиянием нужно бороться. Критик на этом пути неистощимо саркастичен, блещет иронией, остроумием...

Многие положения своей антипушкинской концепции Писарев вывел путем развития и доведения до крайнего выражения наиболее слабых и непоследовательных суждений о поэте Белинского, Чернышевского, Добролюбова. Он акцентировал внимание и по-своему, заостренно, продолжил их положения, что Пушкин — поэт «формы» по преимуществу, что поэту чуждо социальное мышление, что после 1825 года Пушкин отошел от декабристских идей и примирился с николаевской действительностью, наконец, что новая эпоха 60-х годов созвучна Гоголю, а Пушкин принадлежит прошлому.

Разве был бы поэт поднят на щит противниками социальных переустройств, если бы не был созвучен вполне их художественным и общественным интересам? А раз так, то нужно показать в поэте человека, увлеченного лишь отделкой стиха и воспеванием «мелочей», что помешало Пушкину, по мнению критика, разглядеть главное — зло и противоречия жизни, ее несправедливость и беззаконие...

С такими установками подходил критик и к «Евгению Онегину». Бездумному восхищению обывателя Писарев противопоставил трезвый подход «реалиста». Подобно тому как естественник анатомирует живое тело для изучения его структуры, критик препарировал острым скальпелем логического анализа произведение искусства. Он переводил поэзию на язык прозы, пытаясь в пересказе определить, какую пользу можно извлечь из произведения для развития умственных способностей современников.

Какую цель преследовал поэт, тщательно выписывая детали той дворянской жизни: бобровый воротник Онегина, на котором искрится иней, предметы в кабинете дворянского недоросля? Это столь же бесполезно для современника Писарева, как знакомство со строчками, в которых поэт восхищается ножками балерин. А раз так, то признаются ошибочными позиция автора романа в стихах, его художественная идея. Ошибочен выбор героя. К чему было изображать такого «ничтожного пошляка, коварного изменщика и жестокого тирана дамских сердец»[154]? Чем обогатится поколение острых социальных катаклизмов, если будет знакомиться с этим подобием Митрофанушки Простакова иной формации? Праздная жизнь развратила героя, ведь «жить на языке Онегина, значит гулять по бульвару, обедать у Талона, ездить в театры и на балы. Мыслить — значит критиковать балеты Дидло и ругать луну дурой за то, что она очень кругла...»[155]. Такой герой не может быть вдохновителем нового поколения, а посему роман бесполезен,— заключает критик[156].

Развенчивая главного героя и пушкинский роман в стихах в целом, Писарев опровергает Белинского, высоко оценившего «Евгения Онегина». Причем не столько опровергает, сколько объясняет причины, отчего Белинский был таким ценителем «энциклопедии русской жизни». Оказывается, вовсе не Пушкин «породил своими произведениями» замечательные мысли, высказанные в одиннадцати «превосходных статьях» (Писарев), но они принадлежали самому Белинскому. Выходит, по словам критика, что «Белинский любил того Пушкина, которого он сам себе создал»[157]. По верному замечанию В. В. Прозорова, слова эти с полным основанием могут быть отнесены к самому Писареву: «Он яростно ниспровергал Пушкина, которого «сам себе создал»[158].

вернуться

154

Писарев Д. И. Собр. соч.— Т. 3.— С. 331.

вернуться

155

Там же.— С. 317.

вернуться

156

В оценке позиции Писарева следует различать те позитивные элементы, которые утверждались критиком даже при следовании в целом ошибочной и предвзятой концепции. Так, после спада революционной борьбы 1862 года на повестке дня стоял вопрос об идеале жизненной позиции человека. Чернышевский и Добролюбов подчеркивали роль общественных условий для формирования личности. Писарев в статьях о Пушкине поднял вопрос об ответственности личности за свою судьбу. К примеру, обстоятельства сгубили Онегина, но нельзя одними условиями среды извинять бездеятельность. Пока человек жив, он должен бороться. С таких актуальных именно для 60-х годов позиций тип главного героя пушкинского романа не мог устроить критика.

вернуться

157

Писарев Д. И. Собр. соч.— Т. 3.— С. 363.

вернуться

158

Прозоров В. В. Д. И. Писарев.— М., 1984.— С. 74.