Достоевскому в знак всеобщего восхищения его словом о поэте был торжественно вручен большой лавровый венок. Писатель отвез его к подножию недавно открытого памятника. Это была дань глубочайшего преклонения Достоевского перед Пушкиным, которого почитал он как величайшего своего учителя, кому «воздвиг своей речью еще один «нерукотворный» памятник на страницах истории русской культуры,— дань восторга и благодарности тому, кто въявь осуществил его (Достоевского.— Е. В.) мечты о способности красоты спасти мир, о великой объединяющей силе пушкинской гармонии»[181].
На чествовании поэта в те дни было произнесено еще одно знаменательное слово о поэте. С ним выступил 7 июня 1880 года А. Н. Островский. Он отметил, что сокровища, дарованные Пушкиным, еще не в полной мере оценены. Между тем «первая заслуга великого поэта в том, что через него умнеет все, что может поумнеть»[182]. Кроме наслаждения и форм для выражения мыслей и чувств поэт обогатил своих читателей многих поколений тем, что открыл перед ними совершеннейшую умственную лабораторию. Он сделал ее всеобщим достоянием, показал пример высшего творческого проявления, который «влечет и подравнивает к себе всех».
В Пушкине, по определению А. Островского,— русская литература выросла на целое столетие. Он завещал последователям своим искренность, самобытность, он завещал каждому писателю быть самим собой, он дал всякой оригинальности смелость, дал смелость русскому писателю быть русским. Оттого «Пушкиным восхищались и умнели, восхищаются и умнеют»[183].
Много других проницательных и возвышенных речей было произнесено в дни первого Пушкинского праздника. Правда, несмотря на стремление к внешнему примирению различных по социальным воззрениям общественных лагерей и сил, вокруг понимания роли и смысла пушкинского наследия развернулась острая полемика, что отразилось и в отчетах о тех днях. В царившей тогда политической обстановке «всеобъединяющее значение пушкинской гармонии и всечеловечности и могло быть только. ,,возвышающим обманом“»[184]. Но в самом этом стремлении к объединению с помощью Пушкина «было провозвестие будущего»[185].
Общественный подъем, вызванный торжествами, обеспокоил власти. В III отделении было заведено специальное дело № 630 «О праздновании открытия памятника Пушкина в Москве». В нем содержались отчеты агента, записи произнесенных ораторами речей. В донесениях отмечалось, что в Пушкине приветствовали не только и не столько художника, сколько, по определению поэта А. Н. Майкова,
В записях агента подчеркивалось, что многие собравшиеся на торжество чествовали Пушкина как «друга свободы» и как «политического мессию русского народа»[186].
Нельзя не заметить, заключалось в донесении, что все сказанное о пробуждении в обществе самосознания, о личной и политической свободе, об общественном равенстве, о братстве национальном и всемирном, о нераздельности стремлений к достижению личного счастья с стремлением установить социальное счастье для всех народов и всех племен,— все это встречалось живейшим сочувствием и возбуждало всеобщий восторг. Потому агентом предлагались меры, противодействующие популяризации речей, произнесенных на празднике.
Общим подъемом интереса к поэту не исчерпывается значение торжеств 1880 года. Именно тогда было положено начало традиции широкого празднования юбилейных дат Пушкина. Тогда же впервые была открыта Пушкинская выставка. Обществом любителей российской словесности в здании Благородного Собрания (ныне Колонный зал Дома Союзов) была собрана выставка портретов поэта, его бюстов, некоторых вещей, издания его сочинений, их переводов, иллюстраций к произведениям Пушкина. Позже был выпущен специальный «Альбом Пушкинской выставки»[187].
Примечательностью выставки были представленные на ней автографы поэта, его рукописи, рисунки. Значение этого события, давшего публике возможность ознакомиться с черновиками, особо отмечалось Я. К. Гротом. В противовес распространенным тогда вымыслам о Пушкине — баловне Муз, чуждом упорного труда, рукописи послужили «красноречивыми документами его необыкновенного трудолюбия... И это упорство в работе тем изумительнее,— замечал Грот,— что нам известно, какою пылкою и страстною душою он был одарен, как охотно он предавался развлечениям общества и наслаждениям природою»[188].
181
Благой Д. Д. Достоевский и Пушкин // Достоевский — художник и мыслитель.— М., 1972.— С. 425.
182
Островский А. Л. Застольное слово о Пушкине // Русские писатели XIX века о Пушкине.— Л., 1938.— С. 306.
184
Благой Д. Д. Достоевский и Пушкин // Достоевский — художник и мыслитель.— М., 1972.— С. 426.
186
Цит. по: Бельчиков Н. Пушкинские торжества в Москве в 1880 г. в освещении агента III отделения // Октябрь. —1937.— № 1.— С, 271—273.
187
Альбом Пушкинской выставки 1880 года. Издание Общества Любителей Российской Словесности.— М., 1882.