Образ, бережно хранимый: Жизнь Пушкина в памяти поколений

В рабочий день не ходят на дуэли,
А счеты с жизнью сводят за столом...[253]

Автором, видимо, руководили самые лучшие чувства. Силой творческого воображения он хотел «спасти» Пушкина. Но что получилось? Предположение разрушило реальную цельность пушкинского характера, исказило понимание его натуры:

...Вдруг за спиною двери загремели,
И в комнату заходят господа:
— Вас ждет Дантес, как вы того хотели.
Дуэль сегодня или никогда! —
Что им ответить, этим светским сводням?
И он вдруг стал беспомощным таким...
— Потом! Потом! Но только не сегодня,
Я не могу
сегодня драться с ним.—
Они ушли.
А он кусает губы.
— Ну погодите, встретимся еще! —
И вновь в ушах
поют «Полтавы» трубы.
И строки
боем дышат горячо.

Поэт завершает свое предположение весьма категорично:

Мы побеждаем.
Нами крепость взята.
Победой той
от смерти он спасен.
Так было бы,
я в это верю свято,
Когда б в тот день
писал «Полтаву» он[254].

В действительности все было иначе, гипотеза Н. Доризо не только искажает реальность историческую, но и исходит из неверной трактовки облика поэта.

Поэма эта вполне может быть прочитана учениками, и не исключено, что гипотеза, предложенная автором, вызовет их недоумение. Но может случиться и иное. Молодые люди нередко «осуждают» Пушкина за то, что он, понимая, от каких низких людей исходят сплетни вокруг его имени и по поводу чести его жены, все же «уступил» им. О такой очень распространенной в последнее время позиции наших современников, которые судят о прошлом с позиций нашего времени, писал Д. Кугультинов. Свое стихотворение «Пушкин» он и начинает с вопроса, который задается ему юным почитателем классика:

— Да как же он, стремясь к великой Цели
Во весь размах своих могучих крыл,
Вдруг предрассудку века уступил
И оборвал до срока на дуэли
Жизнь, важную для нас, для всех вокруг?..—
Спросил меня поэт, мой юный друг.

Далее Кугультинов анализирует истоки весьма расхожего взгляда, иронизируя над тем, как мало в нем историчности, как далек он от верного подхода к оценке событий и поведения людей далекой эпохи...

...И правда, ради пользы всей земли,
Искусства соблюдая интересы,
Не лучше ль было разрешить Дантесу
Пятнать прекрасный облик Натали,
Простить ему всю низость, все бесчестье
И пренебречь своею личной местью?..
А то еще и жалобу подать,
Упечь врага, ну... на пятнадцать суток,
А самому за этот промежуток
Стихи о чести начертать в тетрадь,
Чтобы нехватка жизненной отваги
Восполнилась хотя бы на бумаге.

Лучше всего опровергает подобные предположения сама история жизни Пушкина. Утверждая в статье о Державине, что слова поэта — это в то же время и дела поэта, Пушкин определил высокий критерий оценки личности творца. Сам следовал этому же принципу неукоснительно, остался верен ему до конца. Об этом и пишет наш современник:

И мог ли он, в ком клокотала кровь,
Благоразумно сберегать свой гений,
Предать себя, предать свою любовь,
Чтоб удлинить собранье сочинений?
Чтоб к бронзе прирастить еще вершок,
От мщенья отказаться? Нет, не мог!

Как перекликаются эти строки Д. Кугультинова с мнением Б. Пастернака: «...Он дожил бы до наших дней, присоединил бы несколько приложений к Онегину и написал бы пять «Полтав» вместо одной. А мне всегда казалось бы, что я перестал понимать Пушкина, если бы допустил, что он нуждался в нашем понимании больше, чем в Наталии Николаевне». В этих словах, в строчках стихотворения Д. Кугультинова — не просто один из возможных способов интерпретации пушкинской судьбы. В них взгляд на поэта соизмерен исторически. Это еще и урок того, как следует оценивать поступки, поведение Пушкина в свете общей концепции его личности. Нам кажется, что чрезвычайно важно донести до ребят верную трактовку сложного эпизода в жизни поэта, поэтому мы приведем концовку стихотворения Давида Кугультинова целиком.

253

Доризо Н. Сорок семь новогодних ночей.— М., 1972.

254

Доризо Н. К. Мой Пушкин (Поэма глав) // А. С. Пушкин в стихах советских поэтов / Сост. И. Трофимов.— М., 1975.— С. 81.