– Зачем ты мне все это говоришь? Как ты можешь думать, будто я хочу убрать тебя из опергруппы?
– Будь я на твоем месте, я бы это обдумал. Серьезно.
– Бред. Это просто бред. – Ева не лягнула стол. На этот раз она выбрала жертвой свое кресло. Оно врезалось прямо в стул для посетителей, отскочило и с грохотом ударило в стену. – И ты не на моем месте, тупой сукин сын!
Печальные глаза сенбернара округлились и стали огромными. Фини вскочил со стула.
– Что ты сказала?
– Ты меня слышал. Ты такой твердолобый, такой упертый, такой законченный дурак, что тебе в лом отставить в сторону свои оскорбленные чувства и поработать со мной. Ничего, придется тебе их проглотить, мать твою! Я не могу себе позволить потерять лучшего члена команды на этом этапе следствия. И ты прекрасно это знаешь. Ты это знаешь, и нечего мне тут впаривать, что у меня есть основания выпереть тебя из группы пинком под зад.
– Это ты сейчас получишь пинок под зад! Сию же минуту!
– Тебе меня не одолеть, – бросила в ответ Ева. – Еще лет десять назад – может быть, но не сейчас.
– Может, попробуем, малышка? Может, проверим?
– Хочешь провести раунд? Пожалуйста! Но только когда мы закроем это дело. Что с тобой такое? У тебя штырь в заднице? Я его вытащу и прямо этим штырем выбью из тебя всю дурь, понял?
Тут ее голос дрогнул, и от этого им обоим стало только хуже. Оба почувствовали себя несчастными.
– Зачем ты пришел? – продолжала Ева. – Явился сюда весь из себя важный, рычишь на меня и как пошел чесать! Даже извиниться не даешь за то, что я облажалась!
– Это не ты, черт бы тебя побрал, это я облажался!
– Ладно. Отлично. Оба мы хороши. Оба облажались. Парочка придурков.
Фини рухнул обратно на стул, словно из него враз выпустили воздух.
– Может, и так, только я старше тебя. Я раньше начал.
– Будешь мне тыкать в нос тем, что ты старше по званию? Отлично, – повторила Ева. – Просто замечательно. Я буду первая отдавать тебе честь. Ну как? Полегчало?
– Нет, не полегчало, разрази меня гром!
Фини сказал это с таким тяжким вздохом, что Ева почти перестала на него сердиться.
– Чего тебе надо, Фини? Чего ты от меня ждешь? Что я должна сказать?
– Ничего. Ты должна слушать. Я позволил себе разозлиться. Я не закрыл это дело девять лет назад, и с тех пор оно меня точит. Я же тебя учил – разве нет? – что стопроцентной раскрываемости не бывает, и нельзя себя изводить, когда что-то не выходит, когда не можешь собрать все концы воедино. Хоть напополам разорвись, а не выходит. И твоей вины в этом нет.
– Ну, учил.
– Только на этот раз я сам себя не послушал. Весь желчью изошел и никак не мог успокоиться. – Фини поджал губы и покачал головой. – Ты находишь свежий след, а я, вместо того чтобы броситься по нему, идти и не отпускать, бросаюсь на тебя. А сам все думаю: «Неужели я это пропустил? Неужели все эти женщины погибли, потому что я этого не увидел?»
– Ты прекрасно знаешь, что это не так, Фини. И я прекрасно понимаю, что стопроцентной раскрываемости не бывает. И опыт тут ни при чем. Вот скажи: я была хороша девять лет назад?
– Нуждалась в закалке.
– Да не в этом дело. Я была хорошим копом?
Фини отпил еще глоток и вскинул на нее взгляд.
– Уже тогда ты была лучше всех, с кем мне когда-либо приходилось работать.
– И я работала с тобой над этим делом. Каждый шаг, каждую минуту. Мы ничего не упустили, Фини. Этого там просто не было. Не было этой схемы, этих улик, этих доказательств. Даже если он и брал этих женщин – кое-кого из этих женщин – таким образом, мы не нашли никаких следов. Потому что их не было.
– Я вчера целый день копался в файлах по тому делу. Понимаю, что ты хочешь сказать. Но сам я хочу сказать другое: потому-то я на тебя и набросился.
Он вспомнил, что говорила ему жена накануне вечером. Она сказала: «Ты разозлился на Даллас, потому что она член твоей семьи. Она позволила тебе злиться, потому что ты член ее семьи. Никто не скандалит так регулярно, с такой бессмысленной жестокостью, как родственники». Так сказала его Шейла.
– И еще мне не понравилось, когда ты сказала, что мне нужен перерыв, – продолжал Фини. – Как будто я чей-то чертов дедушка и мне надо поспать днем.
– Но ты и вправду чей-то дедушка.
Опять его глаза вспыхнули гневом, но на этот раз во взгляде проскочила искорка веселья.
– Думай, что говоришь, малышка.
– Мне надо было обсудить новую версию с тобой перед брифингом. Нет, надо было, – настойчиво повторила Ева, когда он покачал головой. – Но и ты должен был понять, что я обязательно прокачала бы это с тобой, если бы не было такой спешки. Никого из опергруппы, никого из тех, кто носит жетон, я не уважаю так, как тебя.
Фини пришлось прочистить горло кашлем.
– Взаимно. Я должен сказать еще одну вещь, и мы закроем тему. – Он снова встал. – Не я привел тебя на это место. Ты никогда не была наивным новичком. – Его голос охрип от волнения. – Стоило мне бросить на тебя взгляд, как я увидел хорошего, крепкого копа. В ту самую минуту. Я дал тебе хорошую основу, малышка, я тебя закаливал, я на тебя давил, потому что знал: ты выдержишь. Но не я привел тебя на это место, и когда я так сказал… это было глупо. Ты сама привела себя сюда. И я этим горжусь. Вот и все.
Ева лишь кивнула в ответ. Если бы она расплакалась, смутились бы они оба.
Фини неуклюже похлопал ее по плечу и вышел, закрыв за собой дверь.
А Еве пришлось постоять, не двигаясь с места, пока она не успокоилась и не убедилась, что держит свои эмоции под контролем. Несколько раз глубоко вздохнув, она повернулась и уже хотела было сесть за стол. Но тут постучали в дверь.
– Что? – Еве захотелось зарычать, и она зарычала, когда в дверях показалась голова Надин. – Пресс-конференция в девять.
– Знаю. С тобой все в порядке?
– Просто персик. Уходи.
Надин как ни в чем не бывало, проскользнула в кабинет и закрыла за собой дверь.
– Я пришла недавно и… скажем так, невольно подслушала довольно горячий обмен репликами. Репортер во мне боролся с благовоспитанной дамой. Это был ожесточенный бой, он шел несколько минут. В конце концов я с достоинством удалилась и выждала, пока горизонт не очистился. Поэтому спрашиваю еще раз: с тобой все в порядке?
– Это был частный разговор.
– Не стоит вести частные разговоры на повышенных тонах в общественном месте.
«Верно подмечено», – вынуждена была признать Ева.
– Я в порядке. Мы в порядке. Просто нам нужно было кое-что прояснить.
– Мне пришло в голову, что было бы неплохо сделать репортаж о напряженных отношениях между сотрудниками на рабочем месте и как с этим справляются полицейские.
– Советую держаться от этого подальше, – проворчала Ева. – Целее будешь.
– От данного конкретного случая – безусловно. Такова цена дружбы.
– Если это все…
– Нет, не все, – сказала Надин. – Знаю, ты невысокого мнения о румынской ясновидящей, но…
– Честно говоря, там вроде бы есть рациональное зерно, – призналась Ева. – У тебя есть еще что-то?
– Правда? Надеюсь, ты меня просветишь по полной программе. И да, возможно, у меня еще кое-что есть.
Надин сумела поместить одно бедро, стянутое узкой юбкой цвета малинового варенья, на край Евиного стола.
– Боливия, – начала она. – Мы просматривали иллюстрированные журналы. Ты не поверишь, сколько рациональных зерен можно найти на этом поле, хотя вы, копы, его презираете.
– По-моему, иллюстрированные журналы представляют собой угрозу обществу.
– Не случайно иллюстрированные журналы считаются классикой жанра. Мы нашли интересную историю о венецианском мавре.
– Венецианском? – удивилась Ева. – Насколько я помню, Венеция находится в Италии.
– Да нет, венецианский мавр – это Отелло. Шекспир. И Верди. Отелло – это был такой черный мужик, важная шишка. Женился на роскошной белой женщине. В те времена смешение рас не приветствовалось. Хотя черт их знает, когда они были – те времена.