– Я не могу назвать ни одной, которая не пользовалась бы его услугами.
– Ты не только псих и стихотворец. Ты еще и самоубийца.
Глава 3
В номере было холодно. Алиса достала из шкафа запасное одеяло, накрыла Максимку. Он спал неспокойно, вертелся, несколько раз всхлипнул во сне. Он с младенчества остро чувствовал ее настроение. Малейший оттенок тревоги моментально передавался ему. Алиса могла сколько угодно хитрить, улыбаться, выдумывать отвлекающие игры, сочинять веселые и грустные сказки. Все было напрасно.
И сейчас он не мог уснуть до тех пор, пока она не объяснила ему подробно и внятно, почему вдруг ни с того ни с сего так запаниковала в этой дурацкой забегаловке.
– Понимаешь, в какой-то момент компания за соседним столиком показалась мне не то чтобы опасной, но неприятной, способной на агрессию. Согласись, они ведь и правда не внушали доверия, к тому же вокруг не было ни души. А совсем недавно я читала американский триллер, и там была похожая ситуация. Героиня случайно зашла в сомнительную закусочную выпить чашку кофе и съесть что-нибудь, а там как раз собрались уличные наркоторговцы. Девушка едва успела надкусить свой гамбургер, как ворвались люди в масках, с автоматами… Ты ведь знаешь, какое у меня бурное воображение. Я сразу представила нас с тобой на месте этой Элен Кроуфорд, и так ярко представила, что испугалась.
Она стала пересказывать роман Энтони Спейсона «Я не умею стрелять». Ребенок слушал затаив дыхание.
– Ты, мамочка, все-таки немножко чокнутая, – пробормотал он, засыпая. Эти дядьки в кафе были вполне мирные, просто грязные, и прикид у них бандитский. Расслабься, мы отдыхаем…
– У них – что?
– Прикид.
– Малыш, говори, пожалуйста, по-русски.
– Мам, я вообще-то ничего плохого в этом слове не вижу. У нас в классе все так говорят.
– У вас в классе некоторые матерятся через слово.
– Ладно, мамуль, не ворчи. Давай дальше, что там было с этой Элен, которая не успела съесть свой гамбургер?
Когда она дошла до середины, Максимка уже спал.
Номер находился на первом этаже. Вместо балкона был отдельный закуток, окруженный пальмами и невысоким кустарником и выходивший во внутренний двор отеля. Перед стеклянной дверью стоял пластиковый стол под тентом, два стула. Алиса накинула куртку и вышла покурить.
От ветра сухо шуршали пальмовые листья, тихонько плескалась вода в бассейне. Сквозь шторы соседнего номера пробивалась тонкая полоска света. Алиса не заметила, а скорее почувствовала, что рядом, у соседнего номера, в таком же закутке, за таким же пластиковым столом кто-то сидит.
– Мы с вами соседи, – произнес мужской голос по-английски, – вам, я вижу, тоже не спится.
Алиса повернула голову. В темноте белел высокий ворот свитера, блестели глаза и зубы. Американец улыбался.
– Меня зовут Деннис, как героя известного фильма «Один дома». Ваш сын наверняка смотрел этот фильм.
– Восемь раз, – неохотно отозвалась Алиса.
– У меня есть сухой джин. У вас случайно не найдется бутылочки тоника?
– К сожалению, нет.
– Жаль. Тогда хотя бы скажите, как вас зовут.
– Алиса.
– Как поживаете, Алиса?
Стандартное английское «Хау ду ю ду» предполагало такой же стандартный ответ.
– Спасибо, хорошо. – Она поднялась и шагнула к стеклянной двери. Спокойной ночи, Деннис.
– Подождите. Вы наверняка сейчас будете пить чай. Русские обожают пить чай ночами. Можно я составлю вам компанию?
Они разговаривали в темноте, почти не видя друг друга, но по интонации Алиса поняла, что лицо ее собеседника стало серьезным, даже напряженным.
– Нет, Деннис. Как-нибудь в другой раз. Спокойной ночи.
Она ушла в номер, закрыла стеклянную дверь, плотно задернула шторы.
Неофициальный новогодний фуршет в посольстве США в Москве, на улице Чайковского, был в самом разгаре. Сверкала огромная рождественская елка, по зеркальному паркету, как по замерзшему озеру, скользили дамы в вечерних туалетах, мужчины в смокингах.
В яркой надушенной толпе мелькали, как вспышки, лица знаменитостей, эстрадных и киношных звезд, политиков средней руки, которые больше светятся на телеэкране, чем в реальной политике. Был обычный для таких престижных мест набор безыменных «тусовщиков» мужского и женского пола. Странная порода людей, которые со всеми знакомы, везде примелькались, однако никто толком не знает, чем они занимаются, откуда взялись, куда исчезают потом и где достают деньги на столь неопределенно-легкомысленный образ жизни.
Были, конечно, и телевизионщики из программы светских новостей, были журналисты, бизнесмены, дипломаты.
Тихо, ненавязчиво играл классический джаз. Звон бокалов сливался с равномерным, спокойным гулом разговоров.
– Неужели вы не побоитесь вкладывать такие большие деньги в иракскую нефть? – спросила высокая пожилая американка Геннадия Ильича Подосинского, Если это не слухи, то я совершенно ничего не понимаю в пресловутой загадочной русской душе.
– Я слишком устал от праздников, чтобы говорить о делах, – улыбнулся Геннадий Ильич, – вы великолепно выглядите сегодня, Джуди. Надеюсь, я не получу по физиономии за сексуальные домогательства? – Он весело подмигнул и поцеловал даме руку.
Дама рассмеялась, щедро демонстрируя идеальный фарфоровый рот.
– Геннадий, я поняла ваш секрет. Вы – как это по-русски? – пройдоха. Плут. Вы мне напоминаете героя Николая Гоголя, того, который скупал мертвых батраков, чтобы сколотить на этом состояние. Вы делаете деньги из воздуха и умудряетесь всем вскружить голову, в том числе и мне, старой американской феминистке. Иракская нефть сейчас – это даже не воздух. Это пороховая бочка.
Официант, проходивший мимо, поскользнулся, выронил поднос. Несколько бокалов со звоном посыпалось на пол.
– Сорри, – пробормотал официант и стал поспешно собирать осколки, вытирать салфеткой лужу шампанского.
– Джуди, я делаю деньги на собственной живой энергии и на оптимизме, Подосинский быстрым движением пригладил прядки на лысине, – я – представитель крупного капитала. Акула капитализма, как говорили в советские времена. А капитал – это концентрированный энергетический потенциал нации. Потенциал нации не может не думать стратегически. Нефть – неотъемлемая часть стратегии. Слишком затянулся ближневосточный конфликт. Я верю в скорый и счастливый конец.
Он говорил, и к нему уже тянулись руки с диктофонами. Журналисты налетели, как мухи на мед. Щелкали фотовспышки, разворачивались в его сторону телекамеры. Геннадий Ильич, казалось, совершенно не замечал этого. Он обаятельно улыбался и непринужденно беседовал с американкой, словно никого вокруг не было.
– Эмбарго будет снято, нефть потечет рекой. А Чичиков, герой гениального Гоголя, плохо кончил. Так что не сравнивайте меня с ним, я хоть и оптимист, но человек суеверный.
– Это ты суеверный? – послышался рядом раскатистый бас. – Ты, Гена, прагматик, циник. С Новым годом, дорогой!
Толстяк двухметрового роста наклонился и троекратно расцеловался с маленьким Подосинским.
– Володя, здравствуй! Джуди, познакомьтесь, вот человек, рядом с которым я пигмей. Вот кто умеет делать деньги и кружить головы. Володя Мельник, мой друг, красавец мужчина.
– О, господин Мельник, концерн «Триумф», – улыбнулась американка, – много слышала о вас, очень рада познакомиться. Скажите, вы тоже собираетесь вкладывать деньги в иракскую нефть, как только будет снято эмбарго?
– Это что, новый анекдот? – хохотнул Мельник.
– Вот, Джуди, вы спрашивали, как рождаются русские анекдоты. Именно так, Подосинский легонько стукнул своим бокалом о бокал американки, – ваше здоровье, дорогая.
На следующее утро Джуди Мак-Мейнли, пресс-атташе посольства США, просматривала кипу русских газет и ярких тонких журналов, прихлебывая жидкий кофе без кофеина.
«Усилия генерального секретаря ООН увенчались успехом, однако аналитики утверждают, что успех опять будет временным. Мир на Ближнем Востоке не продлится долго…»