Хладобойников поспешно сгребает купюры.
Собирайся. Только поживее.
Стас. Неплохо. За час — двадцать зелёных! Вот это по–нашему! А протокольчик куда? За предыдущим, в ту же урну? (Подмигивает Хладобойникову по–свойски.)
Хладобойников (строго). Ты здесь не рассуждай! Здесь тебе не коммерческий «комок», а серьёзное учреждение. (Что–то пишет на клочке бумаги.) Вот тебе мой телефончик — на случай, если сейчас опять сцапают… (С сожалением смотрит на Стаса и на его сумки.) А впрочем, ладно, давай провожу тебя, а то опять угодишь в передрягу какую–нибудь. (По–отечески.) Горе луковое!
Стас поднимается, берёт со стола зажигалку, паспорт, ключи.
Морща лоб, ощупывает себя, что–то ищет.
(Нетерпеливо.) Ну, что ещё? По–моему, ты здесь засиделся!
Стас. Да проездной никак не найду… ах, чёрт! Неужели твой Дерябин?..
Хладобойников. Нет, у него проезд по служебному удостоверению. (Смотрит на часы). Время, время…
Стас шарит по карманам, в очередной раз выкладывает на стол, а потом возвращает обратно в карманы свои вещи.
(Машет рукой.) Ладно, пошли. Так и быть, проведу бесплатно.
Стас (с сарказмом). Бесплатно? Ну, спасибо, земляк, спасибо, дружище, выручил…
Хладобойников (не почувствовав насмешку, мягко подталкивает Стаса за кулисы). Ты, парень, усвой на будущее: никому не нужно говорить, что ты врач, потому что это никого не интересует. Вы, доктора, почему–то думаете, что вы какие–то особенные и что только одни вы совершаете подвиги, а все остальные кругом — сплошные говнюки. (Медленно направляется вместе с Долговым в сторону кулис.) Нет, парень, благодарную слезу сегодня ни из кого не выжмешь. Всё это чушь собачья! А почему? А потому, что кругом рынок. Каждый — сам за себя и нет ему дела до других. Понял? А если ещё раз когда–нибудь остановят — скажи, что, мол, только сегодня приехал, а билет… ну что ж, билет… билет забыл у проводницы. Ты, в конце концов, не обязан таскать с собой железнодорожные билеты. И фамилию свою по возможности не называй. Понял? Это я тебе по дружбе советую — так, между нами, по–свойски… (Уходят.)
Занавес
Выходит на авансцену Скосоротов с графиком дежурств в руках.
Скосоротов (глядя в график). Совсем обнаглели! Думают, что я железный. Здоровье теряешь на этих дежурствах копеечных, а платят сущие гроши, на них потом даже лекарство себе не купишь!.. А они мне: (передразнивая кого–то) «Да какое там здоровье? Чуть что — сразу здоровье… Мы ведь всё–таки не шахтёры, не рабочие химзавода, не операторы атомной электростанции…» Как будто не знают, каково это — дежурить по ночам! Когда дежуришь — ночью не спишь? Не спишь. Почти никогда не дают поспать… Режим нарушен? Нарушен. Питаешься как придётся? Есть такое дело. Нервничаешь? Обязательно! Да притом по ночам. А это означает — что? (Вдруг расправляет плечи, напускает на себя учёный вид; ходит от кулисы к кулисе, степенно вышагивает, явно изображает профессора, читающего лекцию студентам.) Это значит, милостивые господа, что происходит выброс катехоламинов из надпочечников, то есть в крови увеличивается содержание адреналина, норадреналина и… и… (щёлкает пальцами, ищет подходящий термин) и прочего… Потому что — стресс! Ты боишься за больного. И тебе при этом хочется спать. (Повысив голос.) И жрать! Если б ты спал — о еде не думал бы. А тут растолкают тебя в три часа ночи, побегаешь по этажам, в операционной поработаешь — вот уже и мысли о еде… (Задумчиво.) А порой и об выпить… И в желудке сосёт. Там уже язва зреет. (Ещё больше повышает голос.) Потому что ночью надо спать, а не работать. И спать крепко, зная, что тебя никто не разбудит в любую секунду. А тут какой сон, когда из депо — из надпочечников и… откуда ещё там? — выбрасываются катехоламины. А от них, от катехоламинов, какой вред? А вот какой: сосуды суживаются, у тебя повышается давление, секреция желёз изменяется, невроз усугубляется, два–три года такой работы — вот ты уже и гипертоник. (Кричит.) И неврастеник! И язвенник!..
(Чуть успокоившись.) А тебе за такую вредную работу государство лицемерно платит двойную ставку. Да и то только ночью! Как будто днём работать у нас не вредно… А кроме того… почему двойная ставка? Почему так мало? Почему бы не увеличить оплату за ночную работу раз в десять? Здоровье, в конце концов, гораздо дороже… А у нас чуть что — сразу вспоминают о том, что мы давали какую–то там мифическую клятву Гиппократа. Хотя я лично такую клятву не давал. Я давал присягу врача Советского Союза. Такой страны, между прочим, уже нет… Вспоминают о клятве, а о том, что врачу нужно есть и пить, не вспоминают…
(Смотрит в график.) Откажусь, пожалуй, от половины дежурств к чёртовой матери. А спросят, почему — отвечу так… А какое им, собственно говоря, собачье дело, почему? (Всё более заводится.) Пошли они к чёрту! Щ-щас, стану я им объяснять! Буду я перед ними расшаркиваться: ах, простите, что не взвалил на свою шею ваши проблемы!.. Это моё личное дело, сколько дежурить по ночам! (Пауза. Затем говорит ещё громче и жёстче.) Какие там пять дежурств?! Три и не больше! Всех денег не заработаешь! Катехоламины должны оставаться в депо!!!