Глава VI
Внутренняя политика Алексея
1. Победа самодержавного принципа
Во внутренней, как и во внешней политике, второй Романов преследовал среди всех этих испытаний двойную цель, возложенную на него как традициями, с которыми был связан его авторитет, так и теми новыми проблемами, с которыми он столкнулся. Представитель династии, созданной народным голосованием, он унаследовал совершенно противоположные этому принципу учреждения, идеи и обычаи. И отцу Петра Великого суждено было осуществить окончательную победу во внутреннем управлении страны того принципа личной и абсолютной власти, которой сын его дал наиболее яркое выражение.
Титул самодержца, представляющий собой перевод греческого «автократ», который присваивали себе еще в предыдущем веке московские великие князья, не имел в то время смысла, который придавали ему потом.
Вначале он служил лишь выражением внешней независимости от древних владетелей московской Руси – татар. С течением времени, если бы внутреннее развитие страны пошло в другом направлении, этот титул разделил бы, без сомнения, общую участь символов подобного рода, утративших свое первоначальное значение под влиянием изменившихся обстоятельств, но сохраняющихся в памяти истории. Цари продолжали бы величать себя самодержцами, как в настоящее время они продолжают еще считать себя наследниками норвежского трона, не предъявляя к этой протокольной формуле никаких особых претензий, которые могли бы обеспокоить короля Хакона. Но слова всегда существуют для того, чтобы приспособляться последовательно или даже одновременно к обозначению совершенно различных вещей. Должен был настать в России такой день, когда самодержавие данников, освободившихся от Золотой Орды, отойдет в прошлое и это звучное, оставшееся без употребления слово наполнится другим содержанием. Эта замена совершалась постепенно, незаметно, как всегда в подобных случаях: обычай дал этому слову, заимствованному у Платона или Полибия, совершенно новое толкование, которое оно сохраняет и теперь в Готском альманахе, несмотря на то что греки, давшие начало этому слову, не думали о таком его толковании.
Портрет царя Алексея Михайловича. XVII в.
Правда, слово это иностранное, но то, что оно обозначало собою, было настолько русское, что ему нельзя найти ничего равнозначащего ни в какой другой стране. К этому надо, однако, прибавить, что, в первое время, по крайней мере, самодержавие московских государей соответствовало чистому и простому деспотизму, который нам известен в других местах, но он отличался от последнего существенно: то была власть личная, хотя и раздельная, абсолютная, но подчиненная некоторой законности, парадоксальная смесь противоположных принципов и благодаря этому осужденная безусловно перейти в простое самовластие.
Самодержец Алексей управлял наполовину с помощью совета бояр, решения которых были тоже суверенны, и он узаконил периодический созыв Народного собрания, допуская вмешательство последнего даже в чисто административные дела. Его темперамент, кроме того, наложил особый отпечаток на такой режим. Царь был наилучшим примером патриархального государя. В 1654 году, давая аудиенцию воеводам, посылаемых на польскую границу, и подавая им для поцелуя руку, он делает исключение для князя А. Трубецкого, «ради его седых волос». По словам официального документа; он не хотел, чтобы старый вояка оказал ему подобное свидетельство своего уважения, и, притянув к себе, горячо прижал его к своей груди. Но, исправляя собственноручно протокол церемоний, Алексей при этом замечает, что отмеченный таким образом старик тотчас же понял, как велика была милость, ему оказанная, и «тридцать раз поклонился до земли».
Царю было в то время двадцать пять лет. Глубоко религиозный, он понимает личность государя неразрывною с государством и отдает себя вместе с последним во власть божественного промысла. Могущество империи, по его мнению, и ее благосостояние зависят не от силы или искусства людей, но от божественной воли. Царь является лишь назначенным выразителем ее воли. Поэтому его подданные и особенно бояре, его главные слуги, должны быть привязаны к нему всем сердцем и всего ожидать от его милости. Насколько Алексей умеет оценивать верность, настолько же он презирает ложь, двуличие и гордость, и, отсылая виновных на суд верховного судьи и отсрочивая тем самым наказанье, он иногда налагает на них ловкою и твердою рукою довольно серьезную кару как бы вроде задатка.