Что князь Даниил громил реакционных церковников, — это я тоже старался выявить и показать; что в их среде не «могло сложиться произведение, воспевающее подвиги этого князя», — я тоже согласен и никогда ничего противоположного не утверждал. Я высказал лишь предположение о том, что близкие двору церковники могли вести княжеское летописание. Отметил я и другое, что эти церковники вышли из среды светских людей княжеского двора: таков митрополит Кирилл, в недавнем прошлом, по-видимому, княжеский печатник-канцлер; он вовсе не исключение, ибо в перечне епископов владимирских рядом с представителями Святогорского монастыря во Владимире упомянут «Микифор прироком Станило, бе бо слуга Василков преже»[80]. Тот факт, что даже местная духовная знать выходила из светской придворной среды и находилась в подчиненном князю положении, позволяет кое-что объяснить в характере местного летописания: участие в летописной работе подобного рода церковников нельзя отрицать лишь на том основании, что в княжеской летописи налет церковности меньше, чем, скажем, в Новгородской владычной летописи. Владычная летопись, составленная церковниками, — это одно дело, а княжеская — совсем другое.
И последний аргумент, самый веский. Верно ли, что в Галицко-волынской летописи «почти не нашли отражения ни события церковно-политической истории, ни церковная идеология»? — как это утверждает А. А. Зимин. Хорошо известно, что церковная идеология господствовала в средние века, и появление официальной летописи с теми чертами, о которых говорит А. А. Зимин, должно казаться чем-то из ряда вон выходящим. Но так ли это?
Во-первых, Галицкая летопись имеет своим исходным основанием Повесть временных лет и киевское летописание до 1238 г. Церковная идеология, ярко отраженная в Повести, не вызвала (насколько можно судить при сравнении с владимиро-суздальским сводом) возражений галицкого ее продолжателя, который лишь снабдил ее небольшим введением, тогда как киевское летописание за XII в. он пополнил вставками, а за ХIII в. — существенно переделал.
Во-вторых, Галицкая летопись дошла до нас как составная и переработанная часть волынского свода Владимира Васильковича, завершенного около 1290 г. и лишь продолженного летописью Мстислава Даниловича. Свод Владимира Васильковича заканчивается церковной похвалой этому князю и его стольному городу как оплоту православия, а после слов: «Туто ж положим конець Вълодимерову княжению» следует описание «чудесного» сохранения тела князя в гробу нетленным[81]. Участие церковной руки в составлении и этого свода не вызывает, таким образом, сомнений[82].
Наконец, посмотрим, как обстоит дело с отражением событий церковно-политической жизни и церковной идеологии в княжеском своде Даниила, наиболее светском. Текст, посвященный государственной деятельности князя и его приближенных, оказывается сплошь усыпанным церковными сентенциями. Все, чего ни достигает князь Даниил, приписывается «божьей помощи»; на нее князь возлагал все надежды, и помышляя об освобождении города Владимира[83], и надеясь на уход татарских войск[84]; постоянно посещает он храмы и монастыри для молитвы: Жидичинский монастырь[85], храм богородицы в Галиче[86], храм св. Симеона в Шумске[87], молится «святому архиерею Николе, иже каза чюдо свое»[88] и т. д. Можно сказать, что ни одно более или менее крупное дело князь Даниил не совершает без предварительной молитвы.
И бог вознаграждает княжеское рвение, помогает ему во всех делах: и при походе на Калиш[89], и при освобождении Галича («божьего волею одерьжа град свой Галичь»)[90]; он выносит его невредимым с поля боя[91]; мстит врагам за нанесенные князю обиды[92]; спасает его города от рук противника (Холм «одержал бо беаше бог от безбожных татар»)[93].
Божественная помощь не ограничивается князем Даниилом, она распространяется и на его приверженцев (бог — «поспешник» Демьяну, воеводе Даниила[94]); это и понятно, ибо они верны богу и князю[95]. Зато противники князя Даниила — противники и бога: это — «безбожные» бояре[96], от козней которых бог оберегает князя[97]; это — «безбожнии моавитяне» — татары[98], от рук которых «за прегрешение хрестьяньское» терпят поражение наши князья[99]. Без воли божьей ничего не происходит, от нее зависят и удачи (бог увел татар после битвы при Калке на восток, «ожидая… покаяния крестьянского»[100]), и неудачи (дружина князя Даниила «наворотишася» на бег, ибо «богу же тако изволившю»[101]).