Литовцы, как и славяне, верили в потусторонний мир. Хронист Генрих сообщает, что повесились жены литовцев, погибших от рук рыцарей, и добавляет: «Это потому, конечно, что они надеялись вскоре же встретиться с ними в другой жизни»[1839]. Подобные факты были хорошо известны и славяно-руссам. Выше мы говорили о развитии литовской языческой идеологии: формировании пантеона богов, о соединении в руках князей функций государственной и жреческой власти.
Литовское язычество, оставаясь идеологией сильного государства, под власть которого входила Белоруссия, где господствовало христианство, вероятно, вело борьбу за сохранение своих позиций. Следы воинствующей языческой идеологии находим в замечательной глоссе к южнорусскому переводу XIII в. хроники Иоанна Малалы по поводу ереси Совия. Вера в Совия — проводника душ в иной мир сочетается здесь с утверждением о превосходстве обряда сожжения умерших над другими обрядами. Позволю себе привести отрывок из этого памятника[1840].
К умершему Совию явился один из его сыновей, поужинал с ним и занялся устройством отцу ложа: «Сътвори ему ложе и погребе и в земли. На оутрие въпроси его въставшима: добро ли покоище имел еси? Оному же възопившю: ох, червьми изеден бых и гады!
Пакы ж на оутрии сътвори ему веч(е)рю и вложил его в о скриню древяну и полояшл и [спать]. На оутрие въпроси и, онъ ж реч(е): яко бчелами и комары миогыми снедей бых; оухъ ми, яко тяжко спах!
Пакы ж на оутрие сътворив краду огньиж велику и връже и на огнь. На оутрие ж въпроси его: добре ли почил еси? Оному же рекшю: яко детищь в колыбели сладко спах».
Можно строить догадки об эволюции литовского язычества в течение XIII–XIV вв., но бесспорно, что вплоть до унии (а в Жемайтии и несколько позднее) оно сохраняло свои позиции[1841]. Теоретически это закономерно, ибо надстройка отстает в своем развитии от базиса. Верования — одна из наиболее консервативных идеологических форм. К тому же в Литве хотя и была политическая потребность в христианской идеологии, но длительное время отсутствовали подходящие исторические условия для ее внедрения. Введение христианства в стране, находившейся в окружении государств, сделавших это самое христианство лозунгом борьбы с ней, — дело не простое. Это, очевидно, понимали и сами литовские князья.
Христианство можно было заимствовать либо из Руси, либо из Польши, либо от немцев (Рига, Орден), или, наконец, непосредственно от курии. Если на Руси князь Владимир, понимая политическое значение подобного акта, решился на него после долгих размышлений, то подобным образом действовали и литовские князья. Политика наступления на Русь не позволяла официально принять православие как принимали его те литовские князья, которые правили в русских землях; политика борьбы с Орденом (его преобладание в Прибалтике отодвигало на второй план и Ригу и самое курию, как стало ясно после попыток христианизации при Миндовге[1842], Витене и Гедимине) не позволяла принять католичество, особенно в силу сопротивления этому и языческой Жемайтии, и православной Белоруссии.
Главным препятствием к принятию католичества Литвой был Орден, который не только сделал религию символом кровавого разбоя[1843], но, как это ни парадоксально, деятельно подбивал близких ему жемайтских нобилей к отказу от принятия христианства[1844]. Такая политика Ордена понятна: он ослаблял единство Литвы и укреплял свое право на существование как воинствующей церковной корпорации.
Литовское правительство избрало единственно возможный при его политическом курсе путь: провозгласило, как это ясно из речи Гедимина к послам папских легатов, полную веротерпимость в великом княжестве. В дальнейшем, когда укрепление Русского централизованного государства сделало проведение принятой внешней политики более трудным, литовское правительство, пойдя на сближение и унию с Польшей, связало с этим актом и принятие христианства[1845].
1840
Он известен в московском списке М. Оболенского XV в. и Супральском списке Ф. Добрянского XVII в.; см. Э. Вольтеp-1, стр. 173–179.
1841
Любопытно, что некоторые языческие обряды и верования оказали влияние и на немецких рыцарей (сожжение мертвых, гадание и пр.).
1842
Интересно, что в пору соглашения Миндовга с курией не только он сам не оставил языческих верований, по и его войска под Возвяглем вспоминали не деву Марию, а Диверикса и Ангдкеваса (ПСРЛ, т. II, етб. 839).
1843
Это подчеркивали сами литовские князья (LU, t. II, № 687); это понимали в Риге и не раз ставили Ордену в вину (LU, t. I, № 584 (1300 г.), р. 737 и сл.; t. II, № 710 (1325 г.), р. 191; A. Sеrарhim-1, VII, 16; XIII, 16; XVII, 16 и др.