Земгалы преследовали и добивали отступавших рыцарей. В результате поражения немецкие захватчики были отброшены за Двину; сбросили иго Ордена земли куршей[1888] (где были перебиты рыцари и священники) и земгалов[1889]. Битва под Шауляй — крупная веха в борьбе литовского народа за независимость.
Поражение вызвало панику в Ливонии — die cristen wurden alle // da zu Nieflande unvro[1890]; икак сообщает Герман Вартберге, «уцелевшие братья» вместе с епископами рижским, дерптским и эзельским per flebiles literas к папе Григорию IX просили удовлетворить их просьбу о слиянии Ливонского ордена с орденом Тевтонским[1891], который в это время разорял прусские, помезанско-погезанские земли Привислинья.
Поражения немецких крестоносцев на Эмайые (1234), при Шауляй (1236) и в Дорогичиие (1237)[1892], а также новые задачи, которые они себе ставили, готовясь продолжать захватнические войны и намереваясь завоевать Русь и Литву, вызвали объединение сил агрессоров.
В результате длительных переговоров при деятельном участии папской курии в 1237 г. было достигнуто объединение Ордена меченосцев с прусским Орденом. Магистр меченосцев стал ландмейстером тевтонского Ордена. Подготовка широкого наступления привела также к объединению сил немецких и датских феодалов-крестоносцев. При содействии папской курии в 1238 г. в Стенби было заключено соглашение, определившее немецкие и датские владения, захваченные в Эстонии.
На первый план среди врагов Литвы выдвинулся, таким образом, более сильный Тевтонский орден. Заливая кровью прусские земли, он продвигался к литовским границам. Борьба литовского народа с наступлением тевтонов будет рассмотрена ниже, а сейчас обратимся к истории литовско-русских отношений.
Орден делал все возможное, чтобы воспрепятствовать литовско-русскому сближению, используя разобщенность русских князей и их страх перед растущей силой Литвы. Кое в чем ему это удалось: в 1207 г. полоцкий вассал князь Вячко уступил епископу рижскому половину своей земли и замка Кокнесе за помощь «против нападений литовцев»[1893]. В 1212 г. князь полоцкий Владимир, заключая мир с Ригой, также имел в виду литовскую угрозу[1894]. Тогдашних русских князей привлекала возможность использовать Орден против Литвы.
Литовская угроза была вполне реальной; набеги на русские земли происходили все чаще (1224, 1225, 1226, 1229, 1234 гг.), охватывая все более обширные районы Новгородской, Полоцкой и Смоленской земель[1895]. Особенно грозным был поход 1226 г.: «бе бо рать велика зело, яко же не была от начала миру», под удар попали Торжок, Торопец, Полоцк, Смоленск.
Понятно, что правительства отдельных княжеств искали средств предотвратить опасность, тем более что постоянные бойцы в Подвинье нарушили и традиционные связи русских городов с остальной Европой. Первоначально выход видели в соглашении с Ригой и Ливонским орденом. Так родился русско-немецкий договор 1229 г., имевший силу для Смоленска, Полоцка и Витебска; так возник и псковско-немецкий договор 1228 г.[1896] приведший к участию псковского отряда в битве при Шауляй на стороне немецких рыцарей.
Политические отношения усложнились, и развитие событий одновременно понуждало ту же, литовскую и русскую знать искать соглашения для отпора Ордену. Русское и литовское население Подвинья совместно выступало против рыцарей. В 1203 г. русское войско из Ерсике вместе с литовцами нападало на Ригу[1897], и позднее «козни русских и литовцев»[1898] не зря тревожили Ригу. Уже в это время стали складываться соглашения тех или иных русских центров с Литвой. Например, в подвластном Полоцку городе-крепости Ерсике правил князь Всеволод, ярый враг Ордена. «Он был женат на дочери одного из наиболее могущественных литовцев [Даугеруте] и, будучи, как зять его, для них почти своим, связанный с ними сверх того и дружбой, часто предводительствовал их войсками, облегчал им переправу через Двину и снабжал их съестными припасами, шли ли они на Руссию, Ливонию или Эстонию»[1899]. Здесь мы имеем драгоценное указание на то, каким образом ближайшие к Литве русские феодальные княжества втягивались в зависимость от литовских правителей.
1899
Там же. Есть предположение, что Всеволод — сын смоленского князя Мстислава Ростиславича (М. Taubei, S. 445, ср. S. 494).