Уцелели от монгольского разорения также Полоцко-Минские и другие земли Белоруссии. Черная Русь (Новогородок, Слоним, Волковыйск), Городенские, Турово-Пинские и Берестейско-Дорогичинские земли не были завоеваны татаро-монгольскими феодалами[1915]. Разоренной и ослабленной Руси грозило татаро-монгольское иго, с севера и запада готовили наступление Швеция, Орден и Дания. В этих условиях литовские князья стали проводить более активную политику в отношении Полоцка, Новгорода и Смоленска.
Меняются и формы этой политики. Намечается переход от набегов на русские города и земли к их занятию дружинами литовских князей. Последнее происходило (как свидетельствует история Полоцка, а позднее Волыни и Смоленска) в результате сговора с местным боярством, напуганным татарской или немецкой угрозой[1916]. Смоленщина была затронута монгольским нашествием и, видимо, тогда же сюда был приглашен один из литовских князей; очевидно, и полоцко-минские земли установили какой-то modus vivendi с Литвой. Это было неизбежно, так как Полоцко-Минская земля, потеряв большую часть своих позиций в литовских и латвийских землях, сама попадала теперь под удар немецкого Ордена и Литвы. Правда, литовское наступление проходило не в виде единовременного похода и захвата. Это было постепенное проникновение, которое не раз сопровождалось отступлениями.
Главным препятствием для Литвы стало то, что Владимиро-Суздальская и Галицко-Волынская земли, несмотря на татарское разорение, сумели восстановить свое хозяйство, упрочить единство и оказать поддержку западнорусским землям в защите их независимости. Уже в 1239 г. владимиро-суздальский князь Ярослав Всеволодович изгнал из Смоленска литовского князя; смоленский стол занял суздальский ставленник[1917]. Тогда же по распоряжению князя Александра новгородцы соорудили укрепления на реке Шелони[1918], вдоль которой не раз случались литовские набеги.
Наконец, были упрочены политические связи Владимиро-Суздальской земли с Полоцком. Выражением их явился брак князя Александра Ярославича с дочерью полоцкого князя; политическое значение этого брака было подчеркнуто тем, что его отпраздновали в Торопце — опорном пункте обороны от литовских набегов[1919]; в Витебске также сидели союзники суздальских князей[1920].
Решающие удары, нанесенные русскими войсками шведским захватчикам на Неве (1240) и немецко-датским на Чудском озере (1242 г.), имели выдающееся значение и для Литвы, так как впервые был остановлен немецкий натиск на Восток, открылись возможности к совместным литовско-русским действиям против крестоносцев на северо-западе.
Успешное окончание феодальной войны в Галицко-Волынской земле ознаменовалось победой войск князей Даниила и Василько Романовичей в битве под Ярославом (1245 г.). В это время волынско-литовские отношения оставались союзными: по просьбе волынских князей Миндовг прислал им на помощь свою рать («посласта в Литву помощи просяща и послана бысть от Миндога помощь»); правда, она, как и польская помощь, не поспела к битве[1921]. Установление власти монгольских ханов над Галицко-Волынской Русью первоначально не закрывало пути к совместным русско-литовским действиям против Орды.
В это время, однако, в самой Литве назревали события, весьма осложнившие литовско-русские отношения. Эти события не раз изучались историками, что понятно, ибо они на короткий срок обнаруживают, в каких трудных внешнеполитических условиях происходило укрепление литовской монархии. Литва поздно вышла на международную арену: ее все теснее окружали феодально развитые страны, правительства которых опасались усиления нового, к тому же языческого, государства.
Стараясь упрочить единую государственную власть, правительство Миндовга отнимало собственность у многих местных династов, раздавая ее мелкому служилому люду; старые князья получали взамен держания в других землях. Все шло относительно гладко, пока Миндовг действовал в пределах Аукштайтии. Но его наступление на права жемайтских князей вызвало феодальную войну. Волынская летопись, враждебная Миндовгу, сообщает, что когда Миндовгом «поймана бе вся земля Литовьская», тогда и «бещисленое имение» жемайтских князей Товтивила, Едивида и, видимо, их дяди Выкинта — тоже было «притрано» великим князем. Чтобы отделаться от жемайтских князей-изгоев, Миндовг отправил («пославнно») их «на Русь воевать, ко Смоленьску», пожаловав в держании то, что они там завоюют («и рече: што кто приемлеть — собе держить»). Насколько можно судить по данным Суздальской и Новгородской летописей (датировка не точна: 1248 и 1245 гг.), поход жемайтских князей затронул полоцко-витебские земли и северную часть Смоленщины. Натолкнувшись на объединенные действия суздальских, московских, тверских и других: войск, литовские князья были разбиты у Зубцова. Папский посол Иоанн Плано-Карпини, проехавший осенью 1245 через; Русь, подчеркивал, что тогда литовцы «часто и тайно насколько могли, делали набеги на земли Русские»7 6. Фактически Миндовг «изгна» жемайтских князей, «върожбью бо за ворожьство с ними» и собирался покончить с ними («наела на не вой свое, хотя убити и»). Князья узнали об угрожающей им опасности и бежали ко двору князя Даниила Романовича. Миндовг через послов просил волынского князя: «не чини има милости»[1922].
1915
Пострадала южная часть Берестейской земли. Возвращаясь на родину через разоренную землю между Берестьем и Владимиром, князья «не возмогоста ити в поле, смрада ради множьства избьеных» (ПСРЛ, т. II, стб. 788).
1916
Первые попытки Литвы утвердиться в Торопце и Пскове падают еще на 1213 г. ПЛ, в. II, стр. 77 (по Архивен. 2 сп.).
1917
ПСРЛ, т. VII, стр. 144. Связи с Витебском и Смоленском в XIII в. — в традициях суздальской политики. См. НПЛ, стр. 67, ср. ПСРЛ, т. XXIII, стр. 62. Литва использовала, разумеется, и полоцко-смоленские противоречия, отмеченные острыми конфликтами 1222 и 1232 гг. (НПЛ, стр. 263, 72).
1920
Там же, стр. 79. Догадки Г. Пашкевича, И. Пузыны и других, будто свадьба произошла в Торопце потому, что в Полоцке уже правила Литва, лишены основания: в летописи ясно сказано, что «поя в Полотьске у Брячьслава дчерь» (НПЛ, стр. 77); ср. Н. Рaszkiewicz-8, str. 63; J. Puzуna-3, str. 360. Столь же беспочвенно утверждение, что именно тогда князь Александр взял сына из Витебска: откуда мог взяться сын, если только что состоялся брак? К тому же в летописи это событие датируется 1245 г. (НПЛ, стр. 77).