Третья редакция конца XVI в. (список Быховца) еще более проникнута идеями литовского феодального, шляхетского национализма. Впрочем, достоверность ее ставится под сомнение[368].
Обращаясь к первой редакции литовско-русской летописи, мы прежде всего констатируем, что она в своей первой части (смоленской обработке общерусского свода) не содержит оригинальных известий, относящихся к нашей теме. Если брать проблему ретроспективно, то существенный интерес представляет трактовка исторических судеб некоторых русских и белорусских городов, в частности, их перехода под власть Литвы.
Собранный здесь (а также актовый) материал не оставляет сомнения в том, что в таких центрах, как Смоленск, Полоцк, Витебск, правило боярство и что основная масса их населения тяготела к независимым от Литвы и союзным с остальной Русью князьям. Отсутствие поддержки со стороны московского правительства, в ту пору не рисковавшего вести войну на два фронта, и сознание своего бессилия удержать господство над «черными, людьми» и противостоять угрозе Ордена и Орды, принуждали местных правителей принимать литовскую власть. Считаю нужным на этом остановиться потому, что в старой дворянской науке на классовую структуру земель, попавших под власть Литвы, не обращалось внимания, а в новейшей буржуазной — отрицается и тяготение отторгнутых Литвой земель к Руси, и общность классовых интересов части русского и литовского боярства[369]. Витовт захватил впервые (1395 г.) Смоленск обманом[370]; когда же местный князь Юрий Святославич с рязанской подмогой подошел к городу (1401 г.), то там «быс[ть] мятеж и крамола: ови хотяху Витовъта, а друзии отчича князя Юрия»[371]. Примечательно, что когда «смоляне», не выдержав «насилия от иноверных ляхов», наконец, «прияша» князя Юрия, то они «посекоша» своих противников — «бояр, который не хотели отчита». Но новая власть не была прочной, в городе продолжалась «крамола» и после того как Смоленск заключил перемирие с Витовтом[372].
Когда в 1404 г. большое войско Витовта вновь осадило город, его оборонял князь «со всими смольняны». Но было ясно, что городу в одиночку не устоять, и князь поехал искать помощи в Москве. Московское правительство, однако, не считало тогда возможным воевать с Литвой. Поэтому «гражане», «не могуще терпети во граде голоду, от изнеможения всякого, истомы града, Смоленскь предаша Витовту»[373]. Литовский князь учинил расправу над неугодными боярами («боярь, которыи хотели добра» князю Юрию «разьведе и расточи, а иных премучи»). Следовательно, за власть и политику отвечали бояре. То же видим и позднее, когда и в Смоленске, и в Полоцке «князи руськыи и бояре» призвали княжить Свидригайло[374].
Источник отмечает силу русских городов: смольняне сами «далися» Жигмонту, а витебляне и полочане отбили его осаду[375], но потом и они, «не чюя собе помощи ниоткуля и дашася»[376]. Притом, находясь под властью Литвы, города не упускали возможности обрести самостоятельность и стать частью Руси. В 1440 г., когда в Литве был «мятежь великь», жертвой которого пал и Шигимонт, литовские власти поспешили привести население Смоленска к присяге верности наместнику пану Андрею Саковичу: крест целовали «владыка смоленскый Семион, и князи и бояре, и местичи, и черныя люди». Однако вскоре именно «черные люди» и восстали, а бояре лишь посоветовали наместнику вывести свой отряд дворян и ушли вместе с ним. Но беда была в том, что восставшие были одиноки в борьбе за независимость; призванный князь не мог обеспечить ни интересов бояр, ни независимости города. Литовское войско вновь заняло Смоленск[377].
Литовские князья учитывали силу русских городов и старались проводить там политику, затрудняющую воссоединение Руси. Это видно и из второй части первой, редакции литовско-русской летописи, из «Летописца великих князей литовских».
Например, Ягайло передал Полоцк своему брату Скиргайлу, «а они (полочане. — В. П.) его не приняли»[378]. Кейстут, соперник Скиргайлы, нашел какие-то более приемлемые для полочан формы соглашения, и, когда он послал своих людей к Полоцку «одног[о] оу рать, а другого к городу», полочане «возрадовалися, кликнули нарат и люди ратьни отступили» от Скиргайлы[379]. При том понятно, что нелитовские города оставались объектом эксплуатации со стороны различных групп литовского феодального класса. Это особенно ясно видно из сохранившихся уставных грамот.