Мы подошли к концу исследования литовских известий в русских летописях. Относительно современные и достоверные записи о событиях, связанных с Литвой, сделанные в Киеве, Полоцке, Галиче, Холме, Новогородке, Владимире-на-Клязьме, Новгороде, Пскове, скупо пополненные московскими книжниками, превратились с течением времени в один из источников исторической публицистики и дипломатических актов XVI в.[409], которые сами по себе весьма поучительны, но выходят за рамки источников истории древней Литвы. Вновь оживут некоторые летописные концепции уже много позднее — в дворянской историографии XVIII–XIX вв.
В целом наши летописи позволяют охарактеризовать главные этапы литовско-русских отношений, а именно время, когда правительство относительно единой Руси вело феодально-колониальное наступление на Литву (Повесть временных лет); когда Литва стала союзником князей отдельных земель раздробленной Руси (Киевская летопись 1238 г.); когда начались набеги литовских дружин на Русь, сменившиеся затем захватом части ее территории (галицко-волынские, новгородско-псковские и владимиро-суздальские летописи) и, наконец, когда крепнущее московское правительство все явственнее стало брать в свое ведение контроль за отношениями Руси с Литвой (московское и тверское летописание).
Кроме того, сопоставление русских летописей с немецкими хрониками открывает путь к изучению некоторых важных вопросов внутренней, общественной и политической истории Литвы.
В позднейшем русском летописании, как и летописании литовском, почти не содержится оригинальных фактов по истории древней Литвы, которая интерпретируется применительно к политическим задачам общественно-политической мысли и дипломатии XV–XVI вв.
2. Источники, относящиеся к истории пруссов
Советских исследователей раннего средневековья глубоко интересует изучение общественного и политического строя народов в дофеодальный период их истории и, в частности, генезиса феодальной собственности, классов, государства.
Скудость источников, относящихся к данной проблеме, требует комплексного ее изучения на материале разных стран. Это естественно, ибо в силу конкретных местных исторических условий памятники раннефеодального права с различной степенью полноты. освещают те или иные этапы, стороны общественной и политической жизни народов. При большом, в общем, внимании к вопросам уголовного права одни из них содержат сведения по истории патриархальной домашней общины, другие — о жизни общины сельской; одни отражают функции веча и господы, другие, лишь бегло упоминая об этих институтах, трактуют вопросы наследственного права и т. д.
Бросается, однако, в глаза, что имеющийся в настоящее время русский материал — договоры с Византией, Русская Правда — датируется временем господства феодальной знати в относительно единой стране и потому, при всей его огромной ценности для истории раннефеодального периода, сравнительно беден сведениями по истории общественного и политического строя дофеодальной поры[410]. Этот материал еще не дал возможности нашим исследователям изобразить жизнь княжений полян, северян, древлян и других, на которые делилась земля славяно-руссов в дофеодальный период, и даже тот факт, что каждое из этих княжений некогда представляло собой союз племен, требует сложных археологических доказательств, подчас скептически встречаемых историками. Пока что нам неизвестны ни внутренняя структура этих княжений, ни взаимоотношения их друг с другом. Поэтому в науке и продолжаются споры о времени и особенностях генезиса феодализма на Руси.
Наличие в X в. индивидуальной семьи, развитого института наследования движимой и недвижимой собственности, относительного политического единства страны под властью знати, владеющей землей и городами, — все эти факты, сами по себе очень важные, не дают ответа на вопрос, каким образом данные явления возникли.
Поэтому историки, признающие социально-экономическую обусловленность образования государства, углубленно ищут новые, в том числе и археологические источники, изучают сравнительно-исторически процессы, шедшие в разных странах; другие же историки, не признающие марксистское понимание длительного и сложного процесса образования государства, предпочитают упрямо настаивать на «внешнем толчке» и критиковать советскую «школу Б. Д. Грекова» за то, что она отвергает норманизм[411], и в то же время не раскрывает механизма превращения общества свободных общин в общество, облеченное в государственные политические формы[412], и видит феодализм там, где его нет[413].
409
См. об этом К. Chodynicki-3, str. 397 и сл.; Р. Дмитириевa-1, стр. 130 и сл., 146. Любопытно, что не только Рюрика от рода — «римска царя Августа» (стр. 162) стали выводить из Пруссии, но, позднее, там же нашли корень династии Романовых, возведя ее к неизвестному источникам Гландосу Камбиле, якобы сыну Диване, одного из вождей прусского восстания 1260 г. Гландос будто бы покинул родину и ушел на Русь. Эта легенда была подновлена в связи с празднованием «трехсотлетия дома Романовых» (см. В. К. Трутовский. Происхождение предков рода Романовых. В кн.: «Летописный и лицевой изборник дома Романовых», М., 1913, стр. 21, 71, 81 и др.).
410
Дофеодальным или предфеодальным периодом мы называем последний этап первобытно-общинной формации, когда налицо наследственная (в рамках семьи) собственность — аллод на основе которого происходит становление собственности феодальной и развитие политической власти растущих собственников земли. Последние действуют пока что в границах бывших племенных территорий, где сохраняются многочисленные черты патриархально-общинного строя. Идет процесс феодализации, но формирование сословий феодалов и крестьян еще не завершилось расколом общества на классы и слиянием разнообразных институтов господства местной знати в органы власти и управления раннефеодального государства.