Граффити — это те самые, строго-настрого запрещенные всеми правилами внутреннего распорядка настенные рисунки, надписи, что так раздражают и сердят нас в лифтах и коридорах, на лестницах, а то и в красивых горных ущельях, где, правда, нет стен, но есть поросшие мохом или открытые солнцу изломы скал.
Археологи уделяют много внимания исследованию граффити. Это требует специальных знаний — истории языка, диалектологии, палеографии. Выцарапанная на стенной штукатурке надпись или рисунок живет иногда очень долго.
Граффити, конечно, вредят казенному имуществу, но спустя века могут принести пользу науке. Да ведь и не всегда рисунок на стене связан с безделием или шалостью. Подчас это — след трагического и страшного происшествия. Сколько рассказали, например, тюремные надписи об ужасах Моабита и Бухенвальда, Освенцима и Дахау!
В памятниках древней архитектуры, воплотивших на века замысел зодчего, часто сохраняются и следы рук тех, кто пользовался зданием, бывал в нем, запечатлевал в рисунке или надписи свои думы и чувства.
В лестничной башне Рождественского собора в Антониевом монастыре был обнаружен в 1944 году рисунок, нанесенный на штукатурный слой красной краской. Изображен на рисунке сутуловатый человек с бородкой и небрежно подстриженными волосами. Одет он в кафтан, опоясан кушаком. Одну руку прижал к поясу, другую отвел в сторону, будто что-то поясняет. Над головой процарапана надпись: «ПЕТР».
Летописец ничего не сказал о личности мастера Петра, творца Георгиевского, а предположительно и Рождественского и Николо-Дворищенского соборов. Понятно, какой жгучий интерес вызывает каждый штрих, способный хоть что-то поведать нам о замечательном русском архитекторе XII века. Обнаруженный рисунок мог, по мнению специалистов, принадлежать руке самого мастера, — тогда мы имеем автопортрет древнейшего из известных нам по имени русских зодчих. А может быть, мастера Петра изобразил кто-то другой, работавший с ним бок о бок?
Похожее открытие было сделано недавно в Софийском соборе. Там нашли выцарапанный на первоначальном штукатурном слое силуэт церковного здания и… подпись «ПЕТР». Рисунок надежно датируется XII веком — значит, тоже может относиться к великому зодчему? Может быть, во время молебствия он стоял в уголке и чертил каким-то острием силуэт задуманного храма?
Особенно богаты граффити Софийский собор и храм Федора Стратилата на Ручье. Каких только надписей не сохранилось на церковной штукатурке! Тут и поминания, и коммерческие подсчеты, и даже сердечные признания…
Надо заметить, что иные граффити исполнены прямо-таки каллиграфической старославянской вязью, сохраняя черты новгородского говора. Значит, они принадлежат людям здешним, притом простым ремесленникам. Есть, например, слова, выцарапанные на глиняных голосниках еще до обжига, — их несомненно писал на своем еще сыром и мягком изделии сам мастер — новгородский гончар.
Словом, прежние представления о мнимой поголовной неграмотности древней Руси разлетаются в прах, так же как и попытки рисовать тогдашний Новгород грязным и неблагоустроенным (каким был в те времена, например, Лондон).
Археологи находили в Новгороде памятники древнерусской письменности, говорящие о повседневном, бытовом ее применении. На винной бочке XIII века обнаружена подпись владельца — «Юрище». На сапожной колодке — имя заказчицы, новгородской модницы Мнези. Но эти доказательства письменной культуры древних новгородцев не всем казались убедительными, пока в 1951 году экспедиция московского профессора А. В. Арциховского не сделала в Новгороде поистине исторического открытия. Речь идет о так называемых берестяных писаницах.
Об этом выдающемся открытии написаны десятки ученых трудов, специальных статей, научно-популярные работы, как, например, прелестная книга В. Янина «Я послал тебе берёсту».
Уже давно при новгородских раскопках ученые находили свернутые в трубочки куски бересты. О том, что березовая кора служила универсальным «оберточным» средством, было известно и раньше. Берестой соединяли стыки подземных дренажных и водопроводных труб, то есть, по выражению строителей, ее использовали как средство гидроизоляции. Из нее делали замечательные по красоте обои. Применяли бересту и в рыбацком обиходе. Поэтому, обнаруживая скатанные трубочки, археологи принимали их за поплавки для рыболовной снасти.
Но вот 26 июня 1951 года в одном из раскопов новгородской мостовой участница экспедиции заметила между слоями старых бревен берестяной «поплавок» и присмотрелась к нему внимательнее… Буквы! Целые слова и даже фразы из процарапанных букв!