— Я не… не понимаю. Вы хотите, чтобы мне от этого стало легче?
— Нет. Я бы стала оскорблять вас попытками сделать так, чтобы вам было легче. Не тогда, когда вы понесли такую утрату. Но я хочу, чтобы вы поняли вот что: несмотря на все, что я видела, несмотря на всю кровь, всю жестокость и все убийства, самым тяжелым в моей жизни было стоять над бабушкой, когда та мирно умирала в своей постели. Бабушкой, которая меня вырастила.
Лонгман видел боль в глазах Леви, вызванную воспоминаниями. Он начинал понимать, почему она все это ему рассказывает.
— Видите ли, вне зависимости от того, через что вам пришлось пройти, нет ничего тяжелее, чем терять любимых. И иногда вместе с этой потерей приходят обязанности. Иногда — обязанность смотреть, как они умирают. Или сделать то, о чем мы вас сейчас просим. И неважно, кто вы: солдат, шпион, коп, которые каждые день имеют дело со смертью, или обычный человек, — вам придется взять на себя эти обязанности. Вы должны это сделать, Рассел. Понимаю, это хреново, но вы должны это сделать. Потому что ваш отец заслуживает хотя бы этого. Разве нет?
Несколько секунд Логман сидел молча, впитывая ее слова. Она произнесла их добрым сочувственным голосом, но подтекст был очевиден.
«Будь мужиком, черт тебя дери».
— Вы не обязаны делать это в одиночку, — сказала Леви. — Мы подождем, если вы хотите позвать кого-нибудь, кто может вас поддержать.
И только после этих слов он осознал, что у него нет выбора. Ответственность лежала на нем и только на нем.
Он сделал последний глубокий вдох, пытаясь подавить нарастающее в животе волнение, и посмотрел Леви в глаза.
— Как он выглядит? В крови?
— Нет, Рассел. — Ее тон не изменился. — Вашего отца помыли. Он выглядит спящим. Только и всего.
— А что с его ранами? Его ртом? Мне сказали в полиции…
— Обо всем этом позаботились. Мы бы ни за что не оставили его в таком виде.
Лонгману показалось, что перед тем, как Леви ответила, на ее лице мелькнуло сердитое выражение. Он понял в тот миг, что ему рассказали гораздо больше подробностей убийства, чем ей бы хотелось. Но его это не волновало. У него были свои заботы.
— А порезы на теле?
— Их помыли и прикрыли, Рассел. Вам не придется на них смотреть.
— Но их не зашили? Почему их оставили открытыми? — повысил голос Лонгман. Его разум уцепился за возмущение.
— Мы не можем этого сделать, Рассел. Мы расследуем убийство. А значит, нужно провести аутопсию. Если мы зашьем его раны до этого, то можем уничтожить улики. Я понимаю, каково вам. Правда. Но, поверьте, будет гораздо хуже, если из-за нашей ошибки этого ублюдка признают невиновным, после того как мы его поймаем.
Лонгман снова кивнул. На этот раз с более осмысленным взглядом. Здравый смысл в словах Леви снова рассеял его смятение.
Ее слова помогли ему мыслить яснее, но также вызвали новые вопросы.
— У вас есть зацепки? Хоть какие-то?
Его голос зазвучал сильнее. Менее эмоционально.
— Еще слишком рано, Рассел, но будут. — Леви говорила без тени сомнения. — Ваш папа наверняка нажил себе уйму врагов, учитывая то, кем он был. Но то, что с ним сделали… Это совершенно особый уровень зла, и это сужает круг. Так что мы найдем ублюдка. Ему не отвертеться.
— Обещаете? — Покинувшие голос Лонгмана эмоции вернулись. На глазах выступили слезы. — Обещаете, что поймаете того, кто сделал это с папой?
— Обещаю, Рассел. — Рука Леви снова принялась гладить его по плечам. — Мы его поймаем. Обещаю.
Лонгман не ответил. Не мог из-за слез, которые теперь катились по щекам. Вместо это он опустил голову на ладони, закрывая лицо.
Леви встала и отошла обратно к двери, где принялась молча ждать, когда Лонгман поднимется на ноги и утрет слезы.
— Я готов, — сказал он. Его дрогнувший голос никак не отражал его новообретенную решимость.
— Уверены, Рассел? — снова спросила Леви. — Мы можем подождать, чтобы кто-нибудь приехал вас поддержать. Жена? Братья?
— Никто не приедет, — ответил Лонгман. Его голос зазвучал тверже. — Мэттью и Питер еще не знают: мне не хочется сообщать им по телефону. Элис? Ну она больше не считает себя моей женой, поэтому вряд ли она куда-то приедет.
— Что насчет друга? Кого-нибудь?
— Я никого не хочу подвергать такому испытанию, инспектор Леви. — Чем дольше Лонгман говорил, тем сильнее росла его решимость. — Кто-то должен это сделать, и так уж получилось, что я. Как вы сами сказали, папа заслуживает хотя бы этого.