Оказавшись в непонятном месте меж реальностей, Нэраи потянулась всей душой к образу мамы, вспомнила ее теплоту, нежность. Перед ней стала появляться слабая нить. Она двинулась следом, осторожно пробираясь сквозь ставший вязким воздух. Сколько она так шла? Минуту, час или вечность? В предыдущие попытки Нэраи и половины этого времени (расстояния?) продержаться не могла.
Вдруг впереди забрезжил слабый лиловый свет. Девушка с замиранием сердца устремилась на него и очутилась посреди небольшой зеленой полянки. К ней спиной стояла женская фигура в темном плаще с накинутым на голову капюшоном.
– Мама… – невольно вырвалось у Нэраи. Голос дрогнул, она протянула руку, но так и замерла, не решаясь прикоснуться…
Женщина повернулась и резким движением откинула капюшон. Девушка отпрянула, удивленно вздохнув. Как же так? Что та здесь делает?
– Извини, Нэраи, но по-другому я не могла с тобой поговорить, – осторожно сказала женщина.
Нэраи вглядывалась в ее черты и не могла поверить. Эти скулы, губы, тонкий нос… только теперь она видела глаза яркого темно-фиолетового цвета и волосы насыщенного бронзового оттенка. Она была миниатюрной, немного меньше Нэраи ростом и казалась очень хрупкой. Но осанка, поворот головы, взгляд темных глаз, говорили о силе воли и властном характере. Интересно, как же Тер с ней уживался? И тут тонкие губы Мэйрэн украсила улыбка, такая искренняя и теплая, что девушка все поняла…
– Где моя мама? – задала она самый важный вопрос.
– Ее здесь нет, и никогда не было. Она сразу же перешагнула эту ступень и ушла дальше, – печаль отразилась в глубине темных глаз, когда Мэй говорила эти слова.
Сердце подпрыгнуло и вернулось на место. Но ведь она давно смирилась с подобным исходом. Так почему же сейчас так невыносимо больно? Что-то будто душило… она стерла единственную слезинку, скатившуюся по щеке.
– Но Тер заверял меня, что только я смогу отыскать ее душу… – начала было спорить, но в глубине души поняла, что все это бессмысленно.
А Мэй покачала головой:
– Он не знал точно, ведь сам ее не видел. Мог только надеяться. Я поэтому и хотела увидеть тебя – не держи на него зла.
– Почему? Тер уже столько раз меня использовал! – вырвалось у нее, и тут же прикусила язык, увидев выражение лица собеседницы.
– Дорогая, и за это он еще поплатится, я обещаю тебе. Сколько раз я с ним спорила, по поводу его методов, – жестко сказала она, но потом уже мягко добавила: – Но, как ты можешь догадаться, в моем положении тяжело влиять на мужа. Совсем отбился от рук, – задорно улыбнулась Мэй. – Беда с этими мужчинами. Так о чем я? Ах, да… Нэраи, Тер ведь до сих пор не прекращает надеяться… и возвращение сознания твоей матери могло дать ему толчок для дальнейших исследований. Но я не хочу… не хочу, чтобы он потратил свою жизнь на страдания и надежду. Ты же меня понимаешь?
Она смотрела на эту женщину и не могла решить, чего сейчас больше жалости к этим двоим или злости. Мэй хочет, чтобы Нэраи не обижалась на Теркая за ложные надежды… но как она может? Прислушалась к себе: а что именно она чувствует? Сейчас, когда узнала, что мама ушла давно, почувствовала некое облегчение. Да, именно облегчение! Она не видела всего, что с Нэраи произошло… и девушка не будет обязана подавлять свою на нее обиду, ведь та никуда не делась – это разъедающее изнутри чувство. То тело, сейчас лежащее перед нею на кровати в реальном мире просто пустая оболочка, в которую больше никто не вернется, не откроет глаза…
– Мэй… – вдруг на грани сознания забрезжила странная, пугающая мысль. – Но что же мне делать? Там сейчас… – она стремительно подалась вперед и схватила ту за руки, лихорадочным, возбужденным взглядом глядя в расширенные от неожиданности глаза. – О, Мэй! Пойдем со мной!
– Что ты такое говоришь? – в страхе отпрянула от нее женщина, любовь всей жизни Теркая. – С тобой куда? Ты лишилась рассудка!
– Нет, я сейчас мыслю, как никогда, ясно. Это тело все равно пустует, если ты сможешь уйти… если я смогу забрать тебя… Тер же все просчитал, нашей тройственной энергии должно хватить, – сбивчиво говорила Нэраи.
– Я не могу! Ты предлагаешь мне так жестоко поступить с ним! Представь, что будет, если все получится, а через сто пятьдесят, ну максимум триста лет, это тело умрет? Что будет с моим милым последним романтиком? – по щекам Мэй заструились слезы, но лицо было решительным и скорбным.