Мужчина появился внезапно, будто соткался из самого мрака и навис над безвольным телом на камне. Нэрри тихонько завыла, осознавая всю свою беспомощность. Ужас происходящего, его неопределенность, разрывали изнутри на части, причиняя физическую боль.
Он поднял кинжал и начал медленно разрезать юбку красивого платья, оголяя стройные ноги. Вдруг показалась вторая фигура – Жоршен, он подошел со стороны головы мамы и положил пальцы на ее виски. В тот же миг она застонала и дернулась, но что-то не дало ей пошевелиться: руки и ноги оставив неподвижными.
– Мамочка! – закричала девочка, а потом захрипела и не смогла выдавить из себя ни звука, только хватала ртом воздух. Что с ней сделали?
– Нэрри, – непонимающе позвала мама, а потом осмотрелась и в панике спросила: – Гарэд, что происходит?
– О, моя милая, доверчивая Олиени, как же противно было добиваться твоего расположения, – будничным тоном стал говорить отчим. – Но ничего, ничего… не расстраивайся, все мои мучения были не напрасны, – он нехорошо так улыбнулся и провел лезвием кинжала по бедру мамы.
Она закричала от боли и отчаянно посмотрела на мужа. А Нэрри расширенными глазами, не имея возможности произнести ни звука, наблюдала, как из пореза выступают багровые бисеринки крови. Гарэд провел еще линию, перекрывая прежнюю, потом еще, а мама все кричала… девочка поняла, что он выводит какие-то знаки на ноге. Мысли отчаянно метались в голове, Нэрри посмотрела на Жорша, пытаясь найти в нем помощь, но он лишь отошел от камня и с горящими глазами все это наблюдал. Слезы бессильной ярости катились по щекам и падали на пол.
– О, да… кричи, моя милая, кричи… как же я давно желал услышать твои крики под собой! – не отрываясь от своего занятия, стал нежно приговаривать Гарэд.
– Нэраи, пожалуйста, только не Нэраи! – посмотрев в глаза мужу, отчетливо сказала мама.
– Не, беспокойся, моя милая Олиени, ты не узнаешь, что произойдет с твоей драгоценной дочкой, – ласково провел закровавленным кинжалом он от груди до низа живота мамы, оставляя красный след на белой ткани платья.
Ее ноги были уже полностью исполосованы непонятными символами, а кровь сбегала тоненькими струйками по ногам на серый камень. Нэрри не могла во все это поверить, просто отказывалась. А как же хваленая СИЛА Фиолетового Пламени? Будто прочтя эти мысли, мама дернулась, когда лезвие распороло ее нижнее белье, и тело охватило фиолетовое сияние, но всего на миг… затем оно резко потухло, а отчим рассмеялся. Мама с ненавидящим взором посмотрела на него.
– Неужели ты думала, что я не подготовился? Глупая тварь! Твое Пламя ничего не может сделать мне! А я заберу его! Без остатка высосу, выпью тебя до дна, а заодно и твою девчонку. – Он сделал движение ладонью, и мама больше не смогла говорить. – Жорш, продолжай на руках, как я тебя учил.
Жоршен подошел и взял у отца кинжал, перехватил его поудобнее и осторожно надрезал предплечья мамы. Руки мамы не могли двигаться, она лишь беззвучно открывала рот в крике, и катились слезы, а кончики ее пальцев напряженно дрожали, не имея возможности пошевелиться.
Отчим тем временем же согнул мамины ноги в коленях и широко расставил, стянул с себя белые брюки, уже порядком заляпанные кровью, и легко запрыгнул на камень, устраиваясь между ее ног. Его голое подтянутое тело вызвало в Нэрри отвращение и еще больший страх. Он погладил маму по животу и сказал:
– Милая моя, сейчас ты испытаешь ни с чем не сравнимые чувства… когда сущность твоя уходит навсегда. – Он мечтательно улыбнулся, засовывая пальцы ей между ног, – и да, забыл тебе сказать. Ты не сможешь оборвать свою жизнь, чтобы помешать мне. Я позаботился об этом заранее, только ради этого и устраивая весь этот фарс. Жорш! – прикрикнул Гарэд на сына, и тот быстро закончив вырезать на другой маминой руке последний символ, подошел к ее голове и обхватил ее ладонями. – Итак, приступим!
Он приподнялся и резко вошел в нее, мама дернула подбородком, но руки Жоршена крепко держали ее голову. Отчим начал двигаться ритмично и рвано, будто пытаясь до чего-то дотянуться. А Нэрри не могла, просто не могла отвернуться, что-то не давало ей. Такое отчаяние накатывало, грозя снести все остатки разума, что она уже давно ощущала во рту вкус своей крови из прокушенных губ. И вот символы на мамином теле засветились, сначала едва-едва, а потом все ярче, вбирая в себя черноту окружающего пространства.