После ужина сразу отправилась в их с Кей спальню. Закрыв дверь трясущимися руками, пробежалась взглядом по темной комнате и выбрала самый дальний угол возле окна. Еще в далеком детстве, до страшных событий, у нее была такая привычка – садиться в угол и размышлять. Это дарило чувство защищенности и покоя… что сейчас было просто необходимым.
Села на пол и облокотилась лбом о стенку. Как же тяжело! После наказания снова туда идти… он же может сорваться на ней за то, что Кей не дала выполнить все задуманное! Нэраи всхлипнула, но постаралась удержать слезы. В груди все ныло и болело, разрывая ее на части. Она обхватила себя руками, чтобы хоть немного унять дрожь. Кей, зачем ты это сделала? Зачем ее разбудила? Как теперь все вынести? В голове все время проносились воспоминания…
Веревки больно сжимают запястья. Черная, холодная комната, протягивает в сердце скользкие щупальца страха. Что с ней теперь будет? Мама… рыдания разрывают эту завесу тишины и отдаются жутким эхом со всех сторон.
Еще только вчера у нее была мама! И она мечтала о семье… после страшного ритуала, Нэрри пришла в себя в этой камере, все так же привязанная. Где она? Почему никто их не ищет? Что стало с мамой?
Вспомнила, что отчим отпустил большую часть слуг, в связи со свадебным путешествием. Девочка еще больше зарыдала – никто их не хватится! Они же утром должны были все вместе уехать отдыхать на море. Нэрри так этого ждала… глупая Нэрри!
А в голове все звучали и звучали последние мамины слова: «Чтобы им не досталось Пламя!» Мамочка, она обязательно выполнит это! Она обещает! Они его не получат!
Дверь неслышно отворилась, и вошел отчим. Его злость девочка чувствовала всей своей кожей, так если бы она была осязаема и могла жечься.
– Дорогая доченька, как ты себя чувствуешь? – приторным голосом спросил он. Нэрри, всхлипывая, отползла к стене и, что было сил, вжалась в нее. – О, я вижу ты в добром здравии! Замечательно! А то твоя мерзкая мать спутала мне все планы! Но ничего, – мужчина приблизился, и она ощутила его дыхание на коже лица. Потом боль разорвала ее щеку и скрутила шею. Пощечина была такой силы, что не опирайся она на стену спиной, улетела на пол далеко от отчима. – Жаль, а я так хотел тебя использовать для другого, – он нежно провел пальцами по ее пылающей щеке, по которой текли слезы, немного охлаждая удар. – Нэрри, почему в тебе сила не пробудилась во время ритуала? – цепкие пальцы схватили ее подбородок и повернули в сторону его лица. Можно подумать он что-то видит в этой темноте! Девочка от отчаяния тихонько завыла, за что снова получила по лицу. – Не переживай, дорогая, скоро мы пробудим твою силу! Жди! Три дня и все!
С этими словами он поднялся и ушел, так же неслышно закрыв дверь. Она же, свернувшись калачиком на полу, обнимала себя и рыдала, еще до конца не осознав, что ей предстоит. И только холодный камень пола отрезвлял лихорадочные мысли. А веревки, опутывающие запястья и лодыжки, четырьмя длинными змеями терялись у двух противоположных друг другу стен, связывая с реальностью и не давая окунуться в грезы.
Три дня никто не приходил, и Нэрри жила в постоянном страхе и темноте. Ни еды, ни питья ей не давали... безысходность просачивалась все глубже и глубже в тело, занимая остатки тепла и надежды. Что с ней будет? Вот единственный вопрос волновавший тогда. И чем больше времени она проводила в этом темном вместилище безжизненности, тем яснее становилось леденящее кровь понимание, что участь ей уготована худшая, чем у мамы. Мама... Нэрри постоянно возвращалась к ней мыслями, но потом слез уже не было, ведь влаги в обезвоженном теле неоткуда было взяться. Она всегда говорила, что сила приходит с сильными эмоциями, переживаниями, зачастую это была первая любовь. А отчим теперь собирался искусственно пробудить силу... но насколько же были сильны переживания, когда Нэрри видела маму на алтаре, однако сила к ней так и не пришла.
На третий день сил у девочки совершенно не оставалось, а нервы были натянуты до предела. Скорее всего, этого и добивался отчим. Она могла еле передвигаться по отведенному веревками пространству, стараясь справлять нужду в отдаленном от выбранного для лежания месте. Потрескавшиеся от жажды губы нещадно болели, а тело сотрясал глухой кашель, видимо, пребывание на холодном полу не прошло зря для молодого организма. А вонь, сначала мучившая своей резкостью и тягучестью, стала потихоньку въедаться в кожу, преследуя и становясь неотделимой частью. И Нэрри уже мечтала о приходе отчима, лишь бы не быть в этой гнетущей тишине, разъедающей внутренности своей неопределенностью; лишь бы ей дали глоток воды, снящейся в лихорадочных сновидениях. Ей казалось, прошло бесконечное число часов, будто света она не видела много лет…