— Изабелла, — воскликнула я, — надеюсь, у вас все будет хорошо!
— Будет, конечно. Отец об этом позаботится. Вспоминая то время, я могу проследить, как
мы шаг за шагом близились к беде.
Теперь все мне видится гораздо яснее, и поэтому я не могу винить отца. Он трудился изо всех сил, чтобы достичь власти, но просто-напросто ошибся в оценке своей марионетки. Не понял натуры Эдуарда, а это было необходимо для осуществления его планов. Он видел в короле юного, легкомысленного любителя развлечений и роскоши — и это соответствовало истине, однако не исчерпывало его сущности.
Эдуард с самого начала был исполнен решимости взойти на трон и никому не уступать. Этого мой отец не понял. Эдуард обладал воинским талантом и не терпел поражений на поле боя. Избегал конфликтов, не отличался мстительностью, склонен был прощать врагов и не таить ни на кого злобы. Это в определенном смысле усиливало его еще больше. Знал, чем обязан моему отцу, понимал, что тот может стать опасным врагом, но править хотел по своей, а не по чужой воле. Когда Уорик помогал ему добиться короны, он слушал своего наставника-графа и повиновался ему, понимая, что граф может возвести его на трон или низвергнуть. Но когда получил корону, то решил показать всем, что он король.
Думаю, дела обстояли именно так, и кто бы мог упрекнуть Эдуарда? Мой отец согласился признать его королем, трудиться для него и служить ему. Ссору из-за королевского брака можно было б забыть, и король не держал бы на него зла. Они могли вернуться к прежним отношениям и оказывать друг другу неоценимую помощь. Примирению мешала только отцовская гордость.
Между ними существовало разногласие по поводу внешней политики. Французский король заигрывал с моим отцом, считая его истинным правителем Англии. В начале царствования Эдуарда так оно и было. Дружбой с Францией отец
очень дорожил. Правящие дома Франции и Бургундии много лет враждовали; и французы, и бургундцы, пристально следившие за английскими делами, знали об охлаждении между королем и графом Уориком. Поэтому Бургундия решила заигрывать с Эдуардом.
Эдуард значительно повзрослел с тех пор, как взошел на трон, и явно понимал, что могущество моего отца усиливается благодаря французской поддержке. Он предоставил отцу возможность уладить их ссору, но догадывался, что обида его продолжает тлеть и разгорится, когда Уорик окончательно поймет — король больше не намерен идти у кого-то на поводу.
В то время Эдуард вполне мог считать моего отца врагом. А отец был несколько беззаботен — и архиепископ тоже. Когда эмиссар папы приехал в Англию, то не явился ко двору, как полагалось, а отправился прямо в Мур в Хертфордшире, где находилась резиденция архиепископа южной Англии.
Королю, естественно, захотелось узнать, что за дела у архиепископа с Римом, и, должно быть, он выяснил, что мой дядя добивается не только кардинальской шапки, но и разрешения на брак Георга с Изабеллой.
Очевидно, это насторожило Эдуарда, потому что ни того, ни другого он не хотел.
Бедная Изабелла! Я радовалась, что она не знает обо всех препонах, воздвигнутых на ее пути. В своем блаженном счастье моя сестра не могла понять, что является всего-навсего пешкой в чужой игре.
Отец сумел убедить короля, что должен принять приглашение к французскому двору.
Я помню, как он отъезжал во главе кавалькады, помню возгласы: «Уорик!», «Да здравствует граф!» Нас они очень ободряли. Нам верилось, что он могущественнее короля, что Эдуард должен вскоре это понять, и все пойдет по-прежнему.
К несчастью, едва отец уехал, прибыли послы от герцога Бургундского. При дворе их великолепно приняли, устраивали пиры и турниры, дабы показать, как они желанны. Такое положение требовало внимания моего отца, а его как назло не было в Англии.
Откуда же мы, находясь в Миддлхеме, могли знать, что эти события переменят нашу жизнь?
До нас доходили кой-какие слухи, и мы знали, что положение создалось странное — король в Англии тепло принимал бургундцев, а отца тем временем чествовал во Франции враг Бургундского герцога.
Приезжающие в Миддлхем рассказывали, что Вудвиллы демонстрируют гостям из Бургундии свое влияние при дворе, а те — дружбу с этой могущественной семьей выскочек. Король тоже проявил расположение к бургундцам, пригласив их на открытие парламентской сессии.