Наконец мне позволили пойти взглянуть на сестру.
Мать сказала:
— Худшее позади. При хорошем уходе она поправится.
Изабелла лежала на спине... уже не испытывая боли... напрасной, бессмысленной боли. Я с облегчением поняла — она еще не знает, что ребенок, стоивший ей таких мучений, мертв.
Мать подошла ко мне.
— Дыхание у нее стало легче. Она поправится. Я надеюсь на это и молюсь об этом. Очень рада, что мы не лишились нашей Изабеллы.
Корабль покачивало. В тревоге мы не замечали этого. Однако, когда я встала, мне пришлось ухватиться за мать.
— Идут похороны, — сказала она. Крохотное тельце зашили в простыню. Я не могла смотреть на него — такое маленькое, безжизненное. Все эти месяцы оно росло, дожидаясь появления на свет, и появилось, чтобы тут же покинуть его.
Капитан корабля прочел молитву. Мы стояли молча. Простыня с тельцем соскользнула в пучину.
ПУТЬ К БАРНЕТУ
Какое спокойствие царило в монастырских стенах! Меня изнурило все перенесенное, и, хотя я понимала, что это просто-напросто передышка, громадным облегчением было оказаться на твердой земле, вдали от сражений, слушать мягкие, негромкие голоса монахинь и звон колоколов, призывающий их к молитве.
Монахини ухаживали за нами заботливо. Король Франции распорядился, чтобы они приютили нас и обеспечили всем необходимым для восстановления сил после недавних испытаний. Однако, думаю, без королевского приказа черницы были б не менее добры.
Первые дни я просто наслаждалась роскошью этого мирного окружения, потом стала задумываться, надолго ли оно.
После похорон мы продолжили плавание. Отец очень злился, что его не пустили в Кале, и винил в этом герцога Бургундского; ему пришлось подавить свой гнев, и он решил по пути вдоль побережья захватывать все увиденные бургундские суда.
В плавании под флагом с зазубренным жезлом по Ла-Маншу мы привыкли к орудийной стрельбе... к шумным выражениям радости при захвате очередного трофея. Уорик, бегущий из своей страны, не допущенный в Кале, отдающийся на милость короля Франции, должен был показать Бургундии, Эдуарду — и Людовику, — что он сила, с которой надо считаться.
На корабле находились три беспомощные женщины, мать, сестра и я, толком не понимающие, что происходит с нами. Казалось, мы лишились дома... лишились всего... и обречены вечно плыть по капризному морю.
Но плаванье наше должно было окончиться. Мы в этом не сомневались. И ощутили громадное облегчение, когда вошли в онфлерскую гавань почетными гостями короля Франции.
Тогда я еще не знала, что время, которое отец провел, пиратствуя, требовалось ему для принятия решений. Честолюбие не позволяло ему легко сдаться. Он сделал ставку на Эдуарда, однако недооценил его и в отчаянии обратился к Кларенсу. Отец был коронатором по природе. Ему хотелось править, но права на престол передаются по наследству, поэтому он не мог стать королем — однако мог возвести на трон короля, который будет его марионеткой.
Теперь ему оставался один путь — союз с Ланкастерами. Для этого требовалось немало поразмыслить. Ланкастеров отец ненавидел. Генрих был полоумным, предстояло иметь дело с его неуступчивой, властной женой. Мог он пойти на такое? Это и приходилось решать во время плавания.
Придя в Онфлер, он принял утвердительное решение.
Может, и хорошо, что я об этом не знала, хотя в любом случае не могла б догадаться, как оно отразится на мне.
Однако по прибытии в гавань все казалось неважным, кроме долгожданной высадки на берег, но для нее требовалось разрешение французского короля, а отцовские трофеи являлись камнем преткновения. Отношения между Людовиком и Бургундией были довольно напряженными, и король Франции не мог принять с почестью того, кто совершил нападение на суда герцога. Поэтому нашему флоту пришлось уплыть, а мы стояли в гавани, дожидаясь милости Людовика.
Узнав о состоянии Изабеллы, Людовик объявил, что женщины больше не должны терпеть невзгод. И распорядился, чтобы нас поселили в монастыре на то время, пока он будет вести переговоры с графом, которые, несомненно, пойдут на пользу обоим.
Таким образом мы получили приют и временное облегчение.
Благодаря уходу монахинь Изабелле стало немного лучше.
Она еще больше похудела и была вынуждена часто отдыхать. Горько оплакивала утрату ребенка и постоянно говорила о нем. Особенно печалило ее, что ребенок был мальчиком. На рождение сына моя сестра возлагала все свои надежды;