Макс Далин
Обрёченность и одержимость
Снег прожил целую зиму — и умирал.
Его агония выглядела гадко и жалко, как любые предсмертные муки — снег умирал грязно, безнадежно цеплялся за бытие, покрываясь каждую ночь коростой наледи, темнел, оседал, корчился… Желтый искусственный свет еще отчаяннее безобразил его. Снег подурнел и опустился, как раковый больной — а мир, охваченный весной, даже не сочувствовал ему.
Кончалась прекрасная зима… Хорош был этот снег в юности, свеж, ослепительно бел, чист — и благоухал ванилью и яблоками…
Вампир и девушка стояли под фонарем на мокром асфальте. Асфальт отражал свет, как натертый паркет, но у Города все равно полностью отсутствовало сходство с бальным залом. Снег-обманщик целую зиму скрывал собой всю городскую грязь, создавая лучезарные иллюзии — весна с беспощадной откровенностью обнажила все: и дерьмо, и окурки, и осколки битых бутылок, и выцветшие рекламные листовки, вымазанные чем-то мерзким… Зато ветер пахнул весенним лесом, а гнилью — только самую малость.
Пора танцев…
Пара выглядела настолько контрастно, насколько только могут контрастировать жизнь и посмертие — то есть, в высшей степени. Вампир, худощавый, с нервным точеным лицом, лунно-бледным, гладким, как мрамор или лед, с растрепанной русой челкой, темноглазый, походил бы на статую, изваянную гением из антарктического холода, если бы не выражение нежности и острой боли, слишком живое для этой потусторонней фигуры. Длинное темное пальто и белый шарф делали вампира совсем уж хрестоматийным графом Дракулой.
Девушка… что можно сказать о таких девушках?
Довольно высокая и полная. В дешевой серой куртке, обрамленной по капюшону мокрым искусственным мехом, в шерстяных черных брюках и дутых сапогах. Ее небрежно выбеленные и отросшие волосы показывали темные корешки, а круглую мордашку она так тщательно намазала тональным кремом, что тропический загарный цвет его казался грубоватой маской. Зеленые глаза девушки, в ярко накрашенных ресницах, сияли. Она тискала в мягоньких обветренных лапках с фиалетовым маникюром тонкую длиннопалую кисть вампира, прижимая ее то к груди, то к щеке.
— Ты опоздал! — прощебетала девушка весело, изображая маленький гнев. — Я тебя ждала. Долго.
— Прости, — кротко сказал вампир.
— А где это ты был? — в тоне девушки почти не было ни сомнений, ни ревности.
Вампир грустно улыбнулся.
— Ты ведь знаешь, Танюша…
Девушка сморщила носик:
— Анжела. Мы же договаривались!
Вампир вздохнул.
— Татьяна, прости, но — зачем тебе чужое имя? Твое собственное мне…
— А мне вот не нравится! — в голосе девушки появились чуть раздраженные нотки, а на ее личико набежала тень. — Можно подумать, ты всегда был Людвиг.
— Я всегда был Людвиг. Хуже того, я всегда был Людвиг Карлович. Такой кошмар. Моя семья — из петербургских немцев, ничего не поделаешь…
— Твоя семья? — девушка рассмеялась. — Здорово! А когда ты познакомишь меня со своей семьей?
— Хоть сейчас, — вампир, все так же печально улыбаясь, пожал плечами. — Хочешь, прогуляемся до Волковского кладбища? Лютеранские мостки, Карл Иванович и Матильда Генриховна Штольц. Могилки сильно заросли, но на матушкиной надпись можно разобрать…
— Они — вампиры? — спросила девушка, округлив глаза.
— Нет. Они в раю.
Девушка снова рассмеялась. Вампир смотрел на нее с тяжело описуемым выражением, с какой-то болезненной отрешенностью. Девушка потянула его за руку — и он сделал несколько шагов.
— Мы так и будем тут торчать? — спросила девушка с досадой.
— Хочешь, побродим по снам…
— Лучше пойдем в бар?
Вампир проглотил вздох и кивнул.
В барном холле, полутемном, полуосвещенном косым розоватым светом, пахнущем духами, спиртным и табачным дымом, девушка обнимала вампира.
— Почему ты меня никогда не целуешь? — спросила она капризно.
— Потому что мой поцелуй тебя убьет, — сказал вампир, выравнивая дыхание.
— Сделает бессмертной? — спросила девушка, и капризный тон превратился в кокетливый.
— Просто убьет. Ты умрешь.
Девушка сдернула ладошки с плеч вампира и отвернулась.
— Ты меня обманываешь. Будто я не знаю?! Думаешь, я ничего не читала, фильмов не смотрела, да? Ты просто меня не любишь.
— Люблю. Татьяна…
— Анжела!
— Малышка, ангел мой, не стоит принимать близко к сердцу эту бульварщину, которой сейчас у всех твоих сверстниц полны головки… Ты знаешь, я люблю — к чему мне тебе лгать? Не мучь меня…