Поскольку заставляю ее засвидетельствовать из первых рук этот акт, как предполагалось, моего финала. «Я поимею тебя, Алек Крэйвен. Теперь я вижу всё так, как есть».
Ещё одну несправедливость.
Она — просто ещё одна жертва господства Крэйвена, несмотря на их кровь, текущую по её венам. Что начиналось как месть за деяние, совершенное давным-давно, вместе с деяниями, совершенными за мою собственную жизнь, теперь превратилось в месть с эпическим размахом.
Сегодня вечером дочь, вероятней всего, увидит, что отец творит со своими врагами.
И их семьями…
Сегодня вечером она испробует судьбу, которая выпала на долю моей матери, тот образ жизни, которого мы оба должны были придерживаться — я и мой брат.
Сегодня вечером она станет свидетелем действий против маленьких детей, в то время как их родители беспомощны и вынуждены смотреть.
Она увидит, как её отец выбирает самых молодых и самых слабых, прилагая самые большие усилия, чтобы они вынесли боль от побочных действий.
Каково это должно ощущаться, когда мужчина наблюдает, как его крошечную дочь насилуют снова и снова, и снова?
На что должно быть похоже, когда мать наблюдает, как её сына разорвали изнутри?
Интересно, каково это — молиться, чтобы те, кого вы любите, умерли как можно быстрее, так чтобы им больше не нужно было выносить боль? Чтобы смотреть, как жизнь утекает из глаз детей, что мать-природа создала и обязала защищать. И все ради чего?
Власти.
Денег.
Жадности.
И голода, который лишь наиболее ужасающая пытка может насытить.
Но не наблюдение за смертью её отца беспокоит меня.
А поглощение его грехов и принятия их как её собственных.
Никакой здравомыслящий человек никогда не переживет это.
Она уже сломана, несмотря на то, что остаётся сильной.
Она уже испытала небольшой вкус боли, которая должна прийти.
Но справится ли она с наводнением, которое собирается настигнуть её?
И самый больший вопрос: почему, бл*дь, меня это волнует?
23
Коул медленно ведет меня вниз по широкому коридору.
Стены обклеены дорогими обоями с золотыми листьям, полы — полированный деревянный паркет с персидскими ковровыми дорожками. Целый дом, напоминающий «Крэйвен Холл», — от художественного оформления до дорогостоящей обстановки. Если у меня и были сомнения относительно того, что это место принадлежит моему отцу, произведения искусства на стенах прогнали их прочь. Он всегда был коллекционером искусства, и часть коллекции украшает стены — это в его стиле. Не то, чтобы он приверженец, просто хочет обладать тем, что жаждут другие.
Когда мы достигаем конца величественной прихожей, то заворачиваем за угол и сталкиваемся лицом к лицу с Люком и Гримом. Воздух вокруг них слегка колеблется от волнения. Яркие объемные водовороты их аур пульсируют в воздухе красным и черным.
Я готовлю себя столкнуться лицом к лицу с яростью Люка, но ни один из мужчин не удостаивает меня взглядом. Оба сосредоточены исключительно на моём муже.
Один кивок от Коула — всё, что требуется для них обоих, чтобы вытащить своё оружие.
В пальцах Люка гладкий черный пистолет, в то время как Грим удерживают небольшой ручной топор и устрашающе выглядящий охотничий нож. Также не ускользает от моего взгляда то, что у Коула нет никакого оружия. Он хочет использовать свои руки. Хочет покрыть их сладким свидетельством мести.
Движением руки Грим медленно открывает дверь перед нами и заходит в комнату, Люк следует за ним.
Коул не идет следом, его рука никогда не оставляет мою, его поза расслаблена, несмотря на ожидание, которое я могу почувствовать в его венах. Комната, в которую мы входим, темна и кажется пустой, точно такая же, как в моем более раннем видении, и точно так же, как и тогда, мы спокойно направляемся к дальнему концу комнаты, до того, как мы подходим к другой двери. Только, в отличие от моего предыдущего видения, безопасность была обновлена: замок открывается отпечатком пальца и мигает ярким зеленым светом.
Двое мужчин обеспечивают Коулу доступ, и он использует свою свободную руку, чтобы прижать большой палец к сканеру — дверь щелкает, немедленно открываясь.
В порыве движения Люк и Грим прорываются внутрь комнаты и прирастают к месту.
Коул проходит мимо мужчин и оставляет меня одну в дверном проёме. Дьявольский рёв вырывается из его груди, и воздух в комнате полностью замирает. Время, по-видимому, останавливается на его пути, его гнев — живое существо, которое захватило власть в пространстве передо мной.