Выбрать главу

«Сам Дьявол стоит передо мной».

Его аура простирается по всему небольшому пространству между нами, взывая ко мне, соблазняя меня, чтобы украсть мою душу, несмотря на мою видимую силу. Зов слишком мощный, и я поднимаю свои глаза к его лицу.

Его лицо.

Он — полная противоположность моих ожиданий.

Как выглядит Дьявол?

Темный, греховный, соблазнительный, такой неправильный, верно?

Он не такой.

Человек, стоящий передо мной, носит маску ангела. Если этот человек — Дьявол, то он украл лицо у Господа.

Кристально чистые светло-голубые глаза, отросшая, но идеально подстриженная бородка — светлого, золотисто-коричневого цвета, соответствующая золотистым волосам, которые слегка взъерошены и падают вниз ниже плеч мягкими волнами.

Его черный костюм резко контрастирует с чувственной мягкостью его черт, и если этого недостаточно, чтобы вызвать бушующий хаос ярости перед моими глазами, то густое ядовитое облако, которое охватывает его, сделает это.

Другие видят только поразительно красивого мужчину, созданного по подобию Бога.

Я вижу фасад и его гнилую суть, и все же я потрясена.

Моё тело жаждет подойти к нему; мои руки зудят от необходимости прикоснуться к его коже, мои губы покалывает только от одного желания прикоснуться к его губам.

Я — Белоснежка, а он — отравленное яблоко, и, несмотря на это знание, прямо здесь, прямо сейчас я умру только за один его кусочек.

— Фей.

Мое имя на его губах звучит так неправильно.

Так и должно быть.

Это — Тьма и Свет.

Мягкая, пухлая нижняя губа приоткрывается, пока его глаза буквально пожирают меня — это открытое обещание развратных действий, которые ждут меня.

Все же моё тело подчиняется его силе.

Его тени взывают к моей невинности подобно песне сирены.

— Подойди.

Он протягивает руку, раскрывает ладонь, но это не просьба, это — требование, и как хорошая девочка, я повинуюсь.

Прямо в руки ангела.

Ангела смерти.

3

— Подойди.

Она подчиняется.

Хорошо обучена, кроткая, покорная, но при этом смелая.

Её глаза прикованы к моим — это тревожное чувство; как будто она не просто смотрит на меня — она смотрит внутрь меня.

«Она видит зверя под симпатичной внешней оболочкой?»

«Она может услышать острый лязг зубов, пока он пытается выбраться на поверхность, требуя кусать, рвать, и жаждет отметить её нетронутую плоть?»

Её разноцветные глаза многими воспринимаются как изъян. Они не должны усиливать ее красоту, но они это делают. Они ― слой её божественного совершенства на краю неизвестного.

«Она легко сломается?»

«У меня будут часы, дни или месяцы, чтобы подчинить её моей воле, или она распадется на мелкие кусочки сегодня же вечером?»

До встречи с ней мне было глубоко плевать, но теперь, теперь я надеюсь, что она сильна. Я надеюсь, что она будет бороться со мной с каждым тихим дыханием её цветущего тела. Я не хочу ее, скулящую у моих ног, в то время как эти гипнотические глаза будут спокойны, когда я запихну свой член глубоко в её горло. Я хочу видеть искру, пламя, лесной пожар — требование, угрожающее её ненавистью ко мне, чтобы я наказал её и одновременно осмелился проверить её пыл.

Мой член болезненно пульсирует от желания ощутить ее ненависть.

И ей также предстоит возненавидеть меня.

Она может быть только пешкой в этой игре, средством достижения цели, но она моя, и я буду наслаждаться каждой секундой её уничтожения. Она станет подходящей закуской перед крахом Короля.

4

— Подойди.

Толпа исчезает в тумане, рука моего отца выпускает смертельную власть надо мной, предлагая меня моему новому владельцу. Капелька пота скользит вниз по моему позвоночнику, оставляя холодный след, она скользит достаточно медленно, чтобы я смогла прочувствовать её спуск по каждому тонкому волоску на всем пути.

Первое прикосновение кожа к коже — его рука захватывает мою. Осознание этого несется по моим венам. Голос священника воспринимается бормотанием на заднем плане, подобно белому шуму, объявляя наш священный союз перед его праведной паствой, а в моём разуме продолжается гонка образов, чтобы показать воспоминания, которые не является моими, а принадлежит Коулу.

Кровь. Смерть. Пытка.

Я вижу маленькую руку ребенка не старше восьми или девяти лет: большой нож крепко сжат в его ладони, побелевшие костяшки пальцев, решительную руку — не дрожит, ни малейшего колебания в его действиях, когда я наблюдаю последующее кровопролитие. В моем видении я — тот ребенок, я вижу то, что видят они, я слышу то, что слышат они, я чувствую то же, что чувствуют они, и подавляющая эмоция — это апатия. Не ненависть, не страх, только безразличие.