Его губы поджимаются в отвращении.
— Нет, дражайший папочка не соизволил почтить нас своим присутствием вчера ночью, он прислал приспешника — проверить, что я выполнил свои супружеские обязанности.
Мои брови хмуриться от замешательства, и я открываю свой рот, чтобы спросить, кого именно, но он продолжает:
— Так что я отослал Гранта назад к нему с доказательством того, что меня прервали.
То, как он назвал имя Гранта, заставляет побежать мурашки по моим обнаженным рукам.
— Ккк… каким доказательством?
— Кровь. Много, много крови, но не той, что Король Алек ожидал.
Он разрывает контакт глаз и переводит взгляд в окно:
— Какой стыд. Я даже наполовину не насладился незапланированным убийством так, как мог, но всякое бывает, — его глаза вновь возвращаются к моим. — Скажи мне, принцесса. Ты будешь оплакивать его?
Мой желудок ёкает в смятении и панике, эти чувства сплелись между собой.
— К-к-кого?
Я ненавижу то, что я заикаюсь, показывая мою тревогу.
— Его. Мужчину, у которого были твои фотографии в телефоне.
Мой желудок чуть ли не падает на пол. Чувство, похоже на езду на американских горках, когда поезд сходит с рельсов.
— Ккк… какие фотографии?
Он улыбается. Ярко, но с пронзительным злорадством.
— Ну же, принцесса. Ты знаешь, о каких фотографиях я говорю. Хорошо… ты должны помнить некоторые из них, на тех, на которых ты бодрствовала и смотрела непосредственно в камеру. Другие… — он пожимает плечами. — Хотя, я понимаю, почему ты могла забыть, или, возможно, ты недостаточно была в себе, чтобы запомнить, — он делает паузу на секунду, по-видимому, размышляя о чём-то. — Он действительно думал, что у него есть талант художника, не так ли? Я имею в виду, некоторые из тех поз были довольно-таки экстремальны, но… были в крайней степени симпатичны, но… — Коул наклоняется вперед с проблеском отвращения и едва сдержанной похоти в своих глазах, — …по крайней мере, я теперь знаю, что моя жена гибкая. Ох, и развлечения нам предстоят.
В этот момент мой желудок восстает со скоростью ракеты, и сухие позывы сковывают моё тело, пока я борюсь с тем, чтобы не испачкать белые простыни своей рвотой.
У него ко мне нет жалости, он просто использует этот момент, чтобы напасть на меня, словно хищник. Коул вскакивает со своего места и хватает мои волосы в свой кулак, оттягивая мою голову назад так сильно, что я задыхаюсь желчью в моём горле.
— Он трахал тебя, принцесса? Он взял то, что обещано мне?
Я со страхом открываю глаза, которые встречаются с его взглядом, там с каждой секундой все быстрее распространяется тьма. Ледяная голубая радужная оболочка его глаз практически поглощена темными зрачками.
— Он засовывал свой грязный член в любую из твоих дырок? Самое время, чтобы признаться, потому что я скоро выясню это, и если ты солжешь…
Кожу головы жалит от боли, шея выгнута под неудобным углом и немеет. Не то чтобы у меня было достаточно слов, чтобы сформулировать ответ. Его глаза быстро смягчаются, пока он всматривается в мои, ища ответ там, игнорируя влажность на моих ресницах, которая проливается и дорожками скатывается по моим щекам.
— Ты не должна отвечать, принцесса. Я сохранил его член для тебя в качестве свадебного подарка. Остальное я отослал назад твоему отцу, вместе с одной или двумя из наиболее тошнотворных фотографий. Это — позор, что я не могу быть там, чтобы увидеть момент, когда он станет свидетелем предательства Гранта или той женщины, которая ему помогала. Его личная помощница, верно? Теперь мы должны только выяснить, была ли ты соучастницей непочтительного отношения к своему отцу или ко мне, или же я был прав, оторвав яйца Гранта, прежде чем выпотрошить его.
О. Мой. Бог.
Он убил его.
Он убил моего мучителя, но также и человека, который, как я надеялась, будет моим спасителем.
Я знала, как Грант навязчиво одержим побегом со мной. Я подвергалась воздействию его развращенности с самого детства. Несмотря на фотографии, несмотря на нежелательные прикосновения, к которым он вынуждал меня, он сумел остановить себя и никогда не брал меня. Какая-то часть его здравомыслия отдавала себе отчет в том, что полное взятие моей невинности будет его смертным приговором.
Я страдала в его руках в течение многих лет.
Я потеряла счет обжигающе-горячим ваннам, которые я приняла, чтобы смыть следы его прикосновений и спермы с моей кожи.
Но я могла бы использовать его.
Он был моим единственным шансом избежать этого ада, и он бы рискнул всем, если бы я просила его прийти и спасти меня; если бы пообещала ему мир и если бы сказала, что он сможет обладать мной.
А затем, когда я освободилась бы от этой жизни, я собиралась прикончить ублюдка. Я собиралась наблюдать, как кровь моего спасителя течет по кончикам моих пальцев. Я собиралась искупаться в ней, позволяя таким образом запятнать мою душу, чтобы затем освободить себя.
Освободить меня от этих цепей, этой проклятой жизни, которую я только и знала с тех пор, как потеряла свою мать.
Теперь у меня ничего не осталось.
Годы насилия в его руках, и у меня ничего нет.
Я все ещё зверушка для ещё одного монстра, только на этот раз без надежды на спасение.
— Если ты видел фотографии, то ты знаешь, что это не было моим выбором. Я была ребенком. Дети не выбирают насилие.
На этот раз мой голос звучит уверенно и не предает меня хрипом и взрывом эмоций.
По многим причинам я рада, что ублюдок сдох.
Я опустошена от того, что моя надежда была абсолютно переплетена с его жизнью. Поэтому моя надежда тоже умерла. Но всё же, я рада, что он страдал. Мои чувства ведут войну. Смерть Гранта должна быть причиной для празднования, но не тогда, когда его последний вздох отобрал у меня любой шанс на свободу.
Ледяные голубые глаза встречаются с моими с такой интенсивностью, что заставляют меня дрожать.
— Ты права, принцесса. Дети священны, их невинность заслуживает защиты. Даже такой монстр, как я, — тот, кто берет всё, что он хочет, кто убивает без раскаяния и кто наслаждается, причиняя боль, имеет пределы. Дети — это мой жесткий предел. Те, кто охотятся на них, не монстры, они — отбросы, сосущие паразиты, для кого нет места на этой земле.
Мои глаза закрываются, скрывая от меня его напряженный взгляд, слыша, как пыл его слов охлаждается на его языке. Он не специально поделился так многим, он не хотел разделять эти мысли со мной, но сделал это.
С большим количеством силы, чем необходимо, он разжимает свою хватку и отбрасывает меня. Я падаю на кровать и отчаянно хватаю простынь, чтобы ещё раз прикрыть свою кожу, всё это время наблюдая, как он шагает через всю комнату, чтобы посмотреть на солнечный свет.
Изображение его купающегося в теплоте солнца — прямое противоречие тому, кем Коул является в действительности.
Его лицо — мягкие линии и теплая красота. Солнце проходит через его золотистые волосы, создавая ореол света, что должен быть достоин лишь ангелов.
Не дьяволов.
И если бы не мой дар, я бы не осознала резкий смердящий дым, охватывающий всего его, практически затмевая лучи солнца.
Я зачаровано наблюдаю за противоречием Коула Хантера.
Зло, заключенное в красоту, настолько интенсивное, что крадет твоё дыхание.
***
— Оденься, Фей. Надо много чего сделать сегодня утром, и я устал нянчиться с тобой.
Он бросает свои слова в меня, как острые ножи, но всё это время он продолжает пялиться в окно.
Я хочу ослушаться, остаться там, откуда я смогу увидеть, как далеко смогу подтолкнуть его, но реальность такова, я — обнажена, только простынь обёрнута вокруг моего тела. Проигнорировать шанс одеться и, вероятно, находиться вдали от его присутствия — это явная глупость ради неповиновения.