Многократные шлепки ладони по моей щеке вырывают меня из сцены, которая испаряется из моей головы, как ранний утренний туман.
— Просыпайся, зверушка. У нас нет сейчас времени для обмороков, и мне бы не хотелось бросать тебя в подвал до тех пор, пока мы не вернёмся. Тебе не понравиться там внизу. Поверь мне.
— Ты звучишь как твой отец, — бессвязно бормочу я слова и моргаю, открывая глаза, чтобы встретиться с проникновенным тёмно-карим пристальным взглядом Люка.
— Что это было, зверушка? Ты грезишь о своём отце? Ладно, позволь открыть тебе секрет, — он наклоняется так, что его губы практически касаются моих, этого достаточно, чтобы мы разделили одно и тоже дыхание. — Я бы не стал тратить время, размышляя о дорогом стареньком папочке. Он достаточно скоро будет съеден червями.
— Хорошо, — слово незаметно проскальзывает с дыханием, но он не упускает его. В его глазах хитрая вспышка, прежде чем они опасно щурятся. Он не кажется убежденным моим добровольно сказанным признанием и без предупреждения встаёт и поднимает меня на ноги. Его рука неумолимо сжимает кожу предплечья, он наклоняется к моему уху, его голос низкий, но обманчиво спокойный:
— Я не тот, с кем можно играть в игры, зверушка. Будет мудро с твоей стороны запомнить это.
Мои глаза встречаются с его, когда Коул появляется из-за угла и резко останавливается, улавливая нашу близость.
— А вот и он — герой дня. Новобрачный и готовый показывать своей новой невесте бизнес Хантеров.
Отпуская мою руку, Люк проходит мимо Коула и останавливается только для того, чтобы сказать:
— Ты должен кормить свою зверушку, брат. Она чуть не упала и не сломала себе шею.
Глаза Коула по-прежнему сосредоточены на мне, пока его брат уходит и исчезает из вида. Он возвращается ко мне раздражённый и практически смущенный тем, что не знает, как реагировать на слова брата, прежде чем вздыхает, успокаивая себя, разворачивается на пятках и произносит свою любимую команду.
— Пойдём.
Он не ждет меня, уверенный в моём послушании.
Я с тоской бросаю взгляд на двойные входные двери, затем обратно на широкие плечи моего мужа, который теперь почти в конце длинного коридора.
Я делаю уверенный шаг, мое решение принято.
— Не давай мне повод идти и поймать тебя, Фей. Когда я говорю «пойдем» — ты идёшь. Кроме того, эти двери заперты, пробуй открыть их, если хочешь, тебе не уйти далеко.
Мой взгляд устремляется обратно вниз по коридору, чтобы увидеть ожидающего Коула, по-прежнему стоящего спиной ко мне.
Бросая последний взгляд на двери, я иду в другом направлении и подчиняюсь команде моего мужа — маленькими, тихими шашками.
Он, должно быть, ощущает моё повиновение, поскольку возобновляет движение, а я следую за ним как хорошая зверушка, кем я и являюсь.
За углом огромная профессионально оборудованная кухня, и я вижу, как Коул приказывает двум сотрудницам уйти.
— Сядь.
Эта команда, конечно же, для меня, поскольку мы — единственные оставшиеся люди в комнате.
Я смотрю вокруг на внушительное пространство и иду к большой барной стойке, забираясь на табурет с высокой спинкой, чтобы сесть. Коул не удосуживается проверить, повиновалась ли я, его голова глубоко скрыта за огромным трехдверным холодильником, его тело наклоняется, когда он осматривает продукты питания. От мысли о еде мой живот громко заурчит, звук эхом разносится в тихой комнате.
— Я бы спросил, голодная ли ты, — он ставит разнообразные продукты для завтрака передо мной, затем идет обратно к холодильнику и достает сок и молоко в картонных коробках, — но я слышу, что ты проголодалась.
Я наблюдаю, как он наливает себе по стакану каждого напитка, затем пододвигает коробки ко мне, так и не предложив стакан. «Он ожидает, что я буду пить из картонных коробок?»
Моя рука тянется к ним — мой голод отвергает здравый смысл.
— Я не сказал тебе, что ты уже можешь есть, принцесса.
Моя рука зависает над тарелкой с выпечкой: круассан дразнит мой урчащий живот обещанием слоеного великолепия, но как хорошая девочка, которой я натренирована быть, я терпеливо жду.
Я наблюдаю, как он делает глоток молока, прежде чем ставит его передо мной, затем, используя один палец, подтягивает тарелку выпечки к себе, прежде чем разворачивает пищевую пленку и откусывает большой кусок от круассана, который я собиралась съесть.
Его глаза наблюдают за моим лицом, его губы ухмыляются, когда он слышит, как мой живот протестует ещё раз. Крошки цепляются за его полный рот, его язык высовывается и слизывает их — его глаза всё время неотрывно смотрят в мои. Он открывает свой рот, чтобы откусить ещё раз, и колеблется, переводя взгляд на еду потом снова на меня. С напускным безразличием он кидает остатки круассана на стойку передо мной.
— Теперь ты можешь есть, — его большой палец заталкивает случайные кусочки выпечки в рот, а я смотрю, полностью загипнотизированная тем, как его влажный язык помогает отправлять крошку в рот. Я должна была дать отпор этой унижающей демонстрации власти. Я должна быть обеспокоена тем, что вынуждена ждать объедки, как собака, но я всего лишь потребность, замаскированная под сосуд, состоящий из крови, костей и сухожилий.
Этот мужчина убивает меня желанием.
Больным, извращенным, грязным желанием.
Он приподнимает свою бровь и показывает жестом на свою отвергнутую еду.
— Ешь, принцесса. Мы уезжаем через десять минут.
Затем он уходит.
Оставив меня голодной.
Такой болезненно голодной.
14
— Что, бл*дь, я делаю?
Кормлю её, забочусь о ней, а затем прикрываюсь этой демонстрацией в какой-то жалкой попытке восстановить контроль.
Она пытается влезть в мою голову и трахнуть мой мозг, эти её глаза отрезают меня от моей черной и гнилой сути.
Когда я наблюдал, как Люк прикасался к ней, его рот был практически на её, я почти потерял свой контроль. Я почти пролил кровь моего брата. И из-за чего? Из-за шлюхи Крэйвен?
Я отказываюсь становиться жертвой её хитрости.
В отличие от моего отца.
Его стремление к крови Крэйвенов превратила его в монстра, а его желание киски Крэйвен убило единственного человека, кроме Люка, которого я любил.
Да, я любил.
Мое глупое, молодое сердце глубоко любило, и я наблюдал, как эта любовь была загублена шлюхой Крэйвен.
История не повторит себя.
Она умрет, прежде чем поймает меня в ловушку.
Я не стану моим отцом.
15
Я опять на заднем сиденье автомобиля Коула. Не произнесено никаких слов, не разглашено никаких планов, я сижу и наблюдаю, как кусочек голубого неба преобразовывается в серые здания, как только мы приближаемся к Лондону. Всю поездку Коул печатает на своём планшете, время от времени используя селекторную связь, чтобы отдавать приказы водителю. Ни разу не взглянув в мою сторону. Я должна быть благодарной за передышку, за шанс обдумать всё, что произошло за последние двадцать четыре часа, и возможность сформулировать план.
Грант мертв, и теперь я должна найти другой выход.
Люк.
Люк — это ключ.
Он хочет меня. Я только должна найти способ заставить его захотеть меня достаточно сильно, чтобы он предал своего брата.
У меня может быть план, но он будет не легким.
Автомобиль останавливается возле известного джентельменского клуба в Мэйфейр. Клуб, принадлежащий «Багряному кресту» и являющийся местом господства моего отца.
— Мой отец не приезжает сюда по понедельникам, — рассеянно произношу я, больше для себя, чем в ожидании ответа, длинные часы дороги усыпили мою бдительность, внушив ложное чувство спокойствия.
Лицо Коула медленно поворачивается ко мне, его рука тянется к двери.
— Мы здесь не для того, чтобы увидеть твоего отца, принцесса. Мы здесь, чтобы сплотить войска, мы здесь, чтобы положить начало перевороту, — он изучает моё лицо, возможно, ожидая моей реакции: это должен быть или шок, или ужас, но он не получит этого от меня. Моё тело кричит на меня, чтобы отпраздновать, но мой разум предупреждает меня, чтобы я оставалась спокойной.