Слащев умолк. Все обернулись к Жлобе, ожидая его реакции.
Трясущимися руками комкор резко вырвал из кобуры наган и нажал на курок.
Выстрел. Тупоголовая пуля просвистела у виска Слащева.
— Вот так вы и воевали, — усмехнулся он, гася окурок в пепельнице — так же как сейчас стреляете!
И было в этой жесткой усмешке горькое сожаление от того, что прозрение пришло слишком поздно.
Жлоба буквально затрясся от ненависти, но ничего не ответил. Хлопнул дверью и выскочил за дверь. Комкор был человеком военным, помнил приказ командования- Слащева не трогать.
— Ладно, сука! Поживи пока, — Успокаивал себя взбешенный комкор, — я сегодня добрый. Звеня шпорами, он сбежал с крыльца и в сгущающихся сумерках зашагал в общежитие, где жили слушатели Высших командирских курсов. Пронзительно скрипел снег под ногами, сипло кашлял и скреб метлой улицу нетрезвый дворник.
Над Кремлем горели кроваво-красные звезды и казалось, что над всей Россией зажглась кровавая звезда.
* * *
Вернувшимся в красную Россию генералам было обещано, что их боевой опыт будет использован при создании вооруженных сил республики. Но Советская власть обманула. Как всегда...
Не судьба была русским офицерам и генералам вновь послужить России и повести своих бойцов в атаку на новой войне.
В первый же год после возвращения в подвалах ОГПУ расстреляли почти две тысячи белых офицеров и эмигрантов, поверивших призывам Советской власти и вернувшихся в Советскую России.
В январе 1929 года в квартиру где жил Яков Слашев ворвался бывший комвзвода Красной Армии Лазарь Коленберг и всадил ему в грудь несколько пуль. На допросах он показал, что мстил за расстрелянного Слащевым брата.
Коленберга признали душевнобольным и не судили.
14 августа 1930 года по Москве прокатилась волна массовых арестов. Были схвачены бывшие генералы Секретев, Савватеев, Бобрышев, Николаев, Зеленин, а через две недели к ним присоединился и Гравицкий.
В эту же компанию попал и генерал Редько, бывший командующий Тобольской группой войск в армии адмирала Колчака.
Страшный конвейер работал днем и ночью. В Москве, Ленинграде, крупных городах, небольших поселках и селах день и ночь шли аресты. Арестовывали всех, кто критически воспринял Советскую власть, бывших офицеров, участников белого движения, контрреволюционеров, священников, дворян.
Всем им вменялись в вину подготовка вооруженного восстания и шпионаж. Вскоре генерал Секретев был расстрелян.
Вместе воевали, вместе домой поедем, вместе нас и повесят — говорил он своим казакам. Все именно так и вышло.
***
После расправы за восстания и участие в Гражданской войне Дон, Кубань и Северный Кавказ — омертвели. Дикой травой заросли земли казачьего Присуда.
Мертвой тишиной и безлюдьем веяло от опустевших станиц. Обезлюдевшие дома и куреня заселили переселенцами из центральной России. Жалкие остатки казаков, вместе с прибывшим народом, влачили голодное и жалкое
существование и колхозах.
Запрещено было не только слово «казак», под запрет попали казачья форма и лампасы. Арестовать могли за все, за анекдот, неосторожное слово, даже за исполнение старинных казачьих песен. Были преданы забвению заслуги казаков в сражениях с врагами России.
На службу в Красную Армию казаков не призывали, как «верные псы царского самодержавия» они были поражены в правах.
И вдруг совершенно неожиданно Сталин принял решение о переименовании кавалерийских дивизий в казачьи и о призыве казаков на службу.
Хитер был вождь всех времен и народов. Назревающая внешняя угроза заставила вспомнить, что казак, это не только землепашец, но и прирожденный воин.
Накануне Великой Отечественной войны начался процесс пересмотра устоявшегося «партийно-классового» взгляда на казачество.
А может быть толчком для этого решения послужила встреча в Кремле с делегацией казаков Вешенского района? В середине тридцатых годов казаков по инициативе Михаила Шолохова пригласили в Москву, для того чтобы они спели и сплясали перед советскими вождями.
Родовой казак Тимофей Иванович Воробьев, приехавший с делегацией, бойкий как кочет, не оробел.
Сияя выцветшими ликующими глазками он преподнес Сталину пышный донской калач на вышитом рушнике. Снял с головы донскую фуражку, поклонился в пояс.