– Мне нужно поговорить с тобой, – сказала она.
– А я, знаешь, просто сидел тут, смотрел, как утро превращается в день, и соображал, что же мне делать с невероятной скучищей!
Эрон – с утра пораньше – говорил немного невнятно, но нужно было знать его так, как знала Клео, чтобы что-то заметить. Другие и не поняли бы, что он уже успел приложиться к бутылке. А ведь еще не миновал полдень!
– И что же ты надумал с ней делать? – спросила она.
– Еще не решил. – Его ухмылка сделалась шире. – Теперь мне и сочинять ничего не надо, потому что пришла ты.
– По-твоему, это хорошо?
– Конечно! Мне всегда в радость видеть тебя. – Он уставился на ее бледно-голубую юбку, помятую и испачканную после спуска из комнаты Эмилии. – Ты по дороге сюда не в цветочных клумбах кувыркалась?
Она рассеянным движением отряхнула атлас.
– И так можно сказать…
– Польщен, что потрудилась прийти сама. Могла за мной просто послать…
– Я хотела поговорить с тобой без свидетелей.
Он с любопытством посмотрел на нее:
– Верно, хочешь побеседовать о том, что случилось в Пелсии?
Клео почувствовала, что бледнеет.
– Пойдем внутрь, Эрон. Не хочу, чтобы нас кто-нибудь слышал.
– Как пожелаешь.
Он толкнул тяжелую дверь, пропуская ее вперед. Клео оказалась в роскошной прихожей, комнате с высоким купольным потолком и мраморными полами – искусно подобранная мозаичная плитка изображала солнечный диск с лучами. На стене красовался семейный портрет: родители Эрона – несколько суровая, но красивая пара – и сам он в детстве – бледнокожий мальчуган.
Эрон остался у двери, докуривая. Он оставил дверь чуть приоткрытой, чтобы дым выходил наружу. Его родители не одобряли сигарного запаха в комнатах, и сын, при всей своей надменности и уверенности в себе, был вынужден считаться с правилами, которые они устанавливали. По крайней мере, до следующего дня рождения, когда ему должно было исполниться восемнадцать. Существовал и иной, более краткий путь к независимости – отделиться и съехать. Клео, однако, слишком хорошо знала Эрона. К немедленной самостоятельности, в том числе денежной, он отнюдь не стремился. Ответственности не любил.
– Так что, Клео? – первым начал он, потому что время шло, а она все молчала.
Принцесса призвала на помощь все свое мужество и повернулась к нему лицом. Она-то отчаянно надеялась, что этот разговор сможет унять ее чувство вины и положить конец еженощным кошмарам. Ей так хотелось, чтобы Эрон объяснил и как-то оправдал свои действия. Чтобы они обрели в ее глазах хоть какой-нибудь смысл…
– Я без конца думаю о том, что случилось с сыном виноторговца, – наконец проговорила она… и заморгала, с изумлением обнаружив, что ее глаза, оказывается, наполнились слезами. – А ты?
Его взгляд посуровел.
– И я тоже, конечно.
– И что ты… чувствуешь? – спросила она и затаила дыхание.
У Эрона на скулах выкатились желваки. Он выбросил недокуренную сигару за дверь и ладонью разогнал висевший в воздухе дым.
– Я чувствую внутренний разлад…
Клео испытала колоссальное облегчение. Раз уж ей предстояла помолвка с Эроном, она хотела убедиться, что они о многом придерживаются одного мнения.
– Мне кошмары снятся, – сказала она. – Каждую ночь!
Он спросил:
– Ты имеешь в виду угрозу брата?
Клео кивнула. Даже сейчас ей казалось, будто Йонас Агеллон сверлит ее взглядом. Никто и никогда еще не смотрел на нее с такой необузданной ненавистью.
Она сказала:
– Не следовало тебе убивать парня…
– Но он же бросился на меня! Ты сама видела!
– Да, но он был безоружен!
– А его кулаки? И ярость? Он меня на месте придушить был готов!
– Теон бы этого не допустил.
– Теон?.. – непонимающе нахмурился Эрон. – А-а, тот стражник! Слушай, Клео, я понимаю, ты очень расстроена. Но что случилось, то случилось, и отменить это нельзя. Лучше просто выкинь из головы.
– Я бы и хотела, но не могу. – Она судорожно вздохнула. – Я так не люблю смерть…
Эрон рассмеялся. Клео глянула на него, и он тотчас посерьезнел.
– Приношу извинения, но ты так выразилась… Понятно, не любишь смерть. А кто ж ее любит? Это штука очень грязная и неприятная, однако она происходит. И достаточно часто.
– Но тебе же хочется, чтобы этого не случалось?
– Что ты имеешь в виду? Смерть того крестьянского сына?
– Его звали Томас Агеллон, – тихо проговорила она. – У него было имя. И жизнь. И семья. Я помню, он весело смеялся, подходя к отцовскому лотку. Собирался праздновать свадьбу сестры… Помнишь, какое выражение было у нее на лице? У бедной девушки просто все рухнуло! Эта ссора вообще не должна была начаться. Если вино тебе и вправду понравилось, следовало заплатить Сайласу Агеллону пристойную цену…