Какая насмешка…
Будь его воля, Магнус давно бы уже оставил холодный, сумрачный, лишенный красок Лимерос и взялся неторопливо исследовать иные страны за Серебряным морем. Имелось, однако, одно обстоятельство, которое прочно удерживало его на родном берегу — даже теперь, когда ему должно было вот-вот исполниться восемнадцать.
— Магнус! — Люция подбежала к нему и припала рядом на колени, полностью поглощенная его пострадавшей рукой. — Ты же поранился!
— Пустяки, — отозвался он. — Царапина.
Но кровь уже успела просочиться сквозь импровизированную повязку, и брови Люции сошлись к переносице.
— Царапина? Вот уж не думаю. Пошли со мной, я как следует перевяжу.
И она потянула его за руку.
— Ступай с ней, — посоветовала госпожа София. — А то еще зараза какая привяжется.
— Ну, если зараза… — Магнус сжал зубы. Боль пустяковая, но ему было очень неловко, и вот это вправду жгло. — Что ж, сестренка. Давай штопай меня.
Она тепло улыбнулась ему, и от этой улыбки у него что-то оборвалось внутри. Что-то, чего он очень старался не замечать.
Выходя из пиршественного зала, Магнус больше не смотрел ни на отца, ни на мать. Люция увела его в смежную комнату, где было заметно холоднее, чем в зале, кое-как согретом телами пирующих. Стенные занавеси почти не задерживали стылого дыхания камня. Бронзовый бюст короля Гая сурово смотрел с высокого постамента меж длинных гранитных колонн; казалось, отец и теперь не спускает с него глаз. Люция велела служанке принести тазик с водой и тряпицы для повязок. Потом села рядом с братом и стала развязывать салфетку у него на руке.
Он позволил делать, что ей хотелось.
— Стекло хрупкое попалось, — пояснил он.
Люция подняла бровь:
— Вот прямо так и разлетелось без всякой причины, да?
— Именно.
Она со вздохом обмакнула тряпицу в воду и стала бережно промывать рану. Магнус почти не замечал боли.
— А я вот знаю, почему это случилось, — сказала она.
Он напрягся:
— Неужели?
— Все дело в отце. — Люция на миг вскинула синие глаза. — Ты на него сердит.
— Думаешь, я, подобно множеству его подданных, вообразил, будто сжимаю королевскую шею вместо ножки бокала?
— А что, так и было? — Люция крепко придавила рану, чтобы остановить кровь.
— Я совсем не сердит на него. Все как раз наоборот — это он меня ненавидит.
— Неправда. Он любит тебя.
— Единственный на всем белом свете…
Лицо принцессы озарилось улыбкой.
— Ой, Магнус, что за глупости? Я тебя тоже люблю. Даже больше, чем кто-нибудь в целом мире. Уж ты-то это знаешь, правда ведь?
Ему как будто пробили дыру в груди, запустили туда руку и крепко стиснули сердце. Магнус прокашлялся и посмотрел на свою руку.
— Конечно знаю. И я тоже тебя очень люблю.
Голос отчего-то прозвучал хрипло. Ложь всегда давалась ему очень легко. А вот что касается правды…
Его чувство к Люции было любовью брата к сестре.
Удобная и легкая ложь. Даже когда он лгал себе самому.
— Ну вот, — сказала она, гладя готовую повязку. — Теперь все заживет.
— Тебе целительницей стать надо.
— Боюсь, наши родители не сочтут это подходящим занятием для принцессы.
— Тут ты права. Не сочтут.
Ее ладошка все еще лежала у него на руке.
— Благодарение богине, ты порезался не очень серьезно…
— Да, слава богине, — сухо выговорил он и скривил губы. — Ты так преданно служишь Валории, что я начинаю казаться себе недостаточно набожным, и мне стыдно. И так было всегда…
Она бросила на него острый взгляд, но улыбаться не перестала.
— Я знаю, ты считаешь глупостью столь сильную веру в незримое.
— Слова «глупость» я не употреблял…
— Между тем иногда необходимо бывает поверить во что-то большее, чем ты сам, Магнус. Или хоть попытаться.
Поверить в нечто, чего нельзя ни видеть, ни осязать. Впустить веру в свое сердце, несмотря ни на что. Однажды, в миг нужды, это может придать тебе сил…
Он терпеливо слушал.
— Как скажешь, сестричка.
Улыбка Люции стала шире. Ее всегда забавлял пессимизм Магнуса, и подобный разговор был у них далеко не первым.
— Однажды ты уверуешь, — сказала она. — Я это знаю.
— Я в тебя верую. Разве этого не достаточно?
— Что ж, тогда я постараюсь подать своему дорогому брату добрый пример. — Она потянулась к нему и коснулась губами его щеки, отчего он на мгновение перестал дышать. — Мне пора на пир, его ведь как-никак устроили в мою честь. Мать рассердится, если я исчезну и не вернусь.
Он кивнул и потрогал повязку.
— Спасибо, милая. Ты мне жизнь спасла.
— Ну да, конечно. Лучше постарайся вести себя сдержанней, когда кругом хрупкие вещи.
— Учту…
Она в последний раз улыбнулась ему и поспешила в пиршественный зал.
Магнус еще несколько минут сидел неподвижно, прислушиваясь к гудению голосов. Он никак не мог собраться с силами, чтобы встать и присоединиться к пирующим. Ему не хотелось туда. Там было неинтересно. Если завтра его кто-нибудь спросит, отговорится слабостью из-за потери крови.
Он и в самом деле чувствовал себя больным. То, что он ощущал к Люции, было неправильно, нехорошо. Неестественно. И эта отнюдь не братская любовь росла день ото дня, как ни старался принц избавиться от наваждения. Вот уже целый год Магнус через силу заставлял себя смотреть на других девиц при дворе. И это притом, что отец вовсю давил на него, требуя, чтобы сын избрал себе будущую супругу.
Чего доброго, король скоро решит, будто нежность его отпрыска принадлежит вовсе не девушкам…
И пускай. Магнуса не особенно волновало, что станет о нем думать отец. И потом, даже если бы ему в самом деле нравились мальчики, король все равно рано или поздно потерял бы терпение и женил на ком-нибудь по своему выбору…
И это в любом случае будет не Люция. Такой возможности Магнус не представлял себе, даже когда давал полную волю фантазии. Браки между близкими родственниками — даже членами царствующего дома — были строго запрещены как законом, так и религией. Если Люция когда-нибудь узнает о глубине его чувства, она исполнится отвращения. А он совсем не хотел погасить свет в ее глазах, тот, что вспыхивал, когда сестра на него смотрела. Этот свет… единственное, что вообще радовало его в жизни…
Все прочее делало бесконечно несчастным.
Вот в прохладном, скудно освещенном коридоре возникла молодая служанка и замедлила шаг, поглядывая на него. У нее были серые глаза и каштановые волосы, уложенные в кичку. Шерстяное платье не новое, поблекшее, но чистое и неизмятое.
— Принц Магнус, могу я нынче вечером чем-нибудь вам послужить?
Присутствие красавицы-сестры становилось для него вечной пыткой, и, чтобы не сойти с ума, он время от времени позволял себе ничего не значившие развлечения. Эмия неизменно помогала ему в этом — причем несчетными способами.
— Сегодня, пожалуй, нет, радость моя, — сказал он.
Но она подошла ближе и таинственным шепотом сообщила:
— Король покинул пир и прямо сейчас стоит с госпожой Маллиос на балконе. Они о чем-то беседуют вполголоса… Интересно, так ведь?
— Возможно.
За последние несколько месяцев Эмия показала себя до крайности полезной, когда дело касалось вынюхивания и подслушивания. Она охотно сделалась глазами и ушами Магнуса внутри всего замка и не испытывала никаких душевных терзаний, при малейшей возможности шпионя для принца. И все это — за доброе слово и улыбку время от времени. Бедняжка была уверена, что так на веки вечные и останется его любовницей. Увы, ее ждало разочарование. Магнус чаще всего забывал о ее существовании — если только она не стояла прямо перед ним, как сейчас.