- Анек-дот! - рокотнул Ваня.
- Может быть, - но... того времени, заметь!.. У тебя, дескать, власть, а у меня - сила!.. Могу тебе и такие условия поставить, - так как ты без меня не обойдешься... Отлично понимали это и тогда!
Наталья Львовна смотрела теперь не на Илью, а на Ваню: что он ответит? - Но Ваня улыбался, как будто любуясь Ильей. Он теперь весь был явная сила - сутуловато сидевший на табурете, охватив колена большими пальцами рук, - и он сказал:
- Самые счастливые люди те, которые могут сочинять анекдоты.
- А если их некому будет рассказывать? - поспешно возразил Илья. - Ты представь только: кто еще несчастнее анекдотиста, которому некому, - ну, совершенно некому рассказать свежий анекдот?
Ваня положил свою руку на его колено и засмеялся тихо, но так густо, что обернулись в их сторону бородатый больной и девочка в школьной шапочке, и еще другой больной с перевязанной головою, неизвестно - молодой или старый.
Наталье Львовне почему-то стало очень неловко за Ваню, а Илья будто не тогда, десятью минутами раньше, а вот именно только теперь ее обидел.
- Я не вижу в нем этого большого спокойствия, о котором вы мне говорили! - сказала она Ване, так как будто и не было рядом Ильи, и глаза у нее стали теряющие, такие глаза, как у тех, кто смотрит за улетающим, утопающим в серых тучах осенних треугольником журавлей.
Ваня только поднял на нее мясистые редковолосые брови, а Илья как будто не расслышал, что она сказала, и продолжал о своем:
- Это у меня было очень хорошо продумано и рассчитано, но время потеряно, - и конец!.. Дядя мой поехал один, но у него, я уверен, ничего не выйдет, - в пустой след!..
- Ну что ж, - придумаешь на досуге другой проект, - глядя на него пристально, сказала Наталья Львовна.
Илья встретился с нею глазами, засунул за пояс руки и сказал Ване с виду спокойно:
- Я пролежу тут еще, должно быть, дней десять... Если приедешь ко мне еще раз, буду рад, только... без провожатых, пожалуйста... Поговорим, я буду рад, - только... приезжай один!
Ваня понял, что теперь лучше уйти, и поднялся, зарокотав:
- Ну, поправляйся... да... Я и не спросил тебя, как ты ранен... Хорошо, что неопасно... Поправляйся!
И протянул ему руку.
- Время для посетителей тут от двух до четырех, - ты знаешь?.. Можешь когда угодно, - очень твердо сказал Илья, - только, пожалуйста, один.
Ваня сделал было шаг от койки Ильи, понимающе наклонив голову и давая место проститься Наталье Львовне, но она не поднялась с табурета, она сидела, перебирая сумочку, и глядела на Илью в упор, и углы губ у нее начали слабо дергаться.
- Идемте, Наталья Львовна! - попросил Ваня и осторожно, как к очень хрупкой вещи, прикоснулся к ней.
- До свиданья!.. Прошу меня извинить, ежели я лягу, - сказал Илья, и действительно неторопливо и не совсем свободно лег на койку.
- Да... Он устал, конечно... Идемте, Наталья Львовна! - несколько нажал на ее плечо Ваня, но она сказала тихо:
- И это все, Илья?
Илья тем временем сбросил туфли и завернулся в одеяло, подтянув его к самому подбородку, и закрыл глаза.
- Идемте же, Наталья Львовна! - в третий раз сказал Ваня, просунув пальцы к локтю ее руки.
Он покраснел, он даже чуть потянул кверху этот локоть, но она сказала тихо:
- Вы идите, а я еще посижу.
- Здесь больница, а не театр!.. - поднял голову Илья. - Уведи ее, Ваня, ради бога!
Обхватив Наталью Львовну за прижатые локти сзади, Ваня решительно поднял ее с табурета, как подымают маленьких детей, а Илья укрылся с головою одеялом.
Был момент, когда совершенно потемнело в глазах Натальи Львовны, и она упала бы, если бы не держал ее под руку Ваня, а когда момент этот прошел и она вышла рядом с Ваней из палаты, то в коридоре ей пришлось сесть от слабости и перебоев сердца на белый диван.
- Экая вещь! - тихо басил над нею Ваня. - Может быть, воды?
Минуты две очень нехорошо билось сердце, но, оправившись, сказала Наталья Львовна то, чего не понял Ваня:
- Мой вам совет: никогда не бейте розовых лампадок.
Лицо ее было очень какое-то серое, даже глаза из черных стали сизыми, так что испугался Ваня, но она сама пошла к выходной двери и потом на лестнице и на дворе по желтым ракушкам уверенно ставила ноги.
На извозчике она спросила Ваню:
- Зачем ему пятьдесят тысяч... вашему другу?
- Его дело... не знаю, - ответил Ваня, а подумав, сказал: - На мелкие расходы, должно быть.
- Конечно... Куда же еще такую мелочь, если... большие планы!.. А что такое его большие планы?
- Ну почему же я знаю!
- Он вам говорил ведь?
- Неопределенное все очень...
- Вы не хотите сказать!
- Неопределенно все... Боюсь напутать...
- Ну, хорошо... Демидов, Крупп - это все пушки... Нелепо и странно... И скучно... И мне не нужно совсем...
Ваня пожал плечом, и успели проехать два-три квартала, пока снова заговорила Наталья Львовна:
- Не понимаю, что это!.. Илья и пушки!.. Что он - артиллерист, что ли?
- И Демидов артиллеристом не был, - отозвался Ваня. - Но вы только представьте: идет вперед человечество, и что впереди его? - Пушка... Однако нужно же идти вперед, а не назад... Приятнее идти вперед... Вот почему, если большие планы...
- То в них завернута пушка?.. Большие планы!.. Илья и... пушки!..
И она вдруг засмеялась неудержимо, чем очень обеспокоила Ваню.
Однако, пересилив себя, она зажалась в угол фаэтона под поднятый верх, и так сидела остальную дорогу молча.
Когда же доехали до гостиницы "Бристоль", подавая на прощанье руку Ване, сказала Наталья Львовна:
- Ему большие планы, - я не хочу их знать, - что-то скучное и... длинное, наверно... А вот сцену он бросил по причине... по причине мне более понятной... Не было у него настоящего большого таланта, у вашего друга, - не было, и все он хотел, чтобы вот так сразу ни с того ни с сего появился талант, но тут хотеть мало... Это - не пушки!.. До свиданья, мой дорогой!
Она не заметила даже, как сказала по-актерски "мой дорогой", но Ваня отметил это.
И когда Алексей Иваныч, случайно стоявший у окна, когда он вернулся домой, бросился к нему на двор узнать, как здоровье Ильи, Ваня сказал ему, приглядевшись:
- Да он-то ничего... бодр... А вот ваша знакомая, - та мне показалась гораздо хуже...
- Как хуже?.. Что это вы сказали?.. Почему хуже? - растерялся Алексей Иваныч.
- Ничего, ничего... Вот какой вы беспокойный!.. Рикошет, просто, от ваших выстрелов... только и всего...
- Вы меня осуждаете? Скажите!.. - вспомнил Алексей Иваныч, что этот дюжий художник дружен с Ильей.
- Ну, какой же я вам судья! Что вы! - улыбнулся Ваня. - Дело ваше.
И поднялся к себе наверх.
А в гостинице "Бристоль", в своем номере, Наталья Львовна так же, как и Илья, легла в постель и натянула на себя одеяло.
Так она пролежала до вечера, пока не услышала за стеною шагов пришедшего Макухина.
На ее стук в стену он пришел, как всегда, встревожился, что она больна, сел около, и долго было так:
За окнами номера внизу на улице визжал и звенел трамвай, мерно били о камни лошадиные подковы, стоял предночной гул городского центра, а перед Натальей Львовной торчала чужая ей рыжеволосая, тугая, простонародного склада, плотная, освещенная снаружи электричеством, а изнутри парой сметливых серых глаз голова Макухина.
- Федор Петрович, - сказала, наконец, с видным усилием Наталья Львовна. - А что, пятьдесят тысяч - это большая для нас с вами сумма или не очень?
Макухин покачал золотой головой:
- Цены деньгам не знаете, - э-эх!.. Пятьдесят тысяч - это капитал, а не сумма!
- Значит, у нас его нет, этого капитала?
- Пока что - нет!
- Надо, чтобы был!
Тут Наталья Львовна сбросила одеяло и встала.
- Человеку ведь не позвонишь, чтобы принес, - попробовал улыбнуться Макухин.
- Мы будем работать, и чтобы он был!
Очень значительно это было сказано, и очень серьезно было у нее лицо, так что даже Макухин повеселел.