Глава III
В середине 80-х сержанта Алексея Переслиани и еще пятерых солдат выкупил из афганского плена русский художник-эмигрант Михаил Шемякин. Из закрытых пуштунских духанов парней переправили «Эйр-Франсом» в Париж. Это был сумасшедший переход из жестокого варварского мира фанатиков позапрошлого века в ослепительную действительность колыбели цивилизованной демократии — Париж. Их разместили в небольшом отеле на Плас Пигаль в просторных двухместных номерах.
С Алексеем в номере оказался парень из украинской Волыни Федор Броди. Весельчак, балагур и неудержимый пьяница. «Кажу тебе, — говорил он Алексею, — як в Афганщине була бы горилка, то я и до мамы не поихав бы, бо в тим ковхози тоже ниволя. Чи комсомол, чи предсэдатэль з провсоюзом идно гывно — курвачи та подкурвки запэрдоленые, ни пожич ни выжич не довалы. Шоб им дышло хавло забыло…»
За все то недолгое время, что они жили в отеле как бывшие пленные, они успели побывать и в Лувре, и на Эйфелевой башне, и в «Мулен Руж», благо «Красная Мельница» находилась поблизости от отеля. Дважды их возили на какие-то конференции и на французское телевидение. Все их интервью организовывались и контролировались «гуманитарными хозяевами» из «Толстовского фонда». Гонораров хватало и на оплату парижской жизни, да еще оставалось на карманные расходы.
Недели через две с половиной трое солдат уехали через Германию в Союз. Алексей с Федором и ефрейтор Нафашьянц получили визы в США. У Назара Нафашьянца в Лос-Анджелесе оказался «родственник», которого он, правда, толком и не знал. Видимо, армянская община этого солнечного мегаполиса приняла участие в его судьбе.
До Нью-Йорка летели вместе. Пустынный вид Атлантического океана не вызывал особого интереса. О себе рассказали друг другу еще в Париже. Единственное — Нафашьянц не упоминал, что, будучи почтальоном в части, имел почти свободный выход за ее пределы, чем с успехом и пользовался. С местного рынка он доставлял в часть легально продававшийся гашиш. Советские красные червонцы принимались при оплате товаров без всяких проблем. За год службы Назар сумел собрать хорошие деньги и, потихоньку отовариваясь, уже начал готовиться к дембелю. Его дембельский чемодан наполовину заполнился всевозможным западным «супером». Назар уже приглядывал золотые украшения с бирюзой своим сестрам.
Кончилась лафа, как всегда, внезапно. Непосредственный начальник Назара старший лейтенант Золотарев — начальник финчасти, узнал в штабе, что вновь прибывший особист, вместо уволенного в запас после «андроповских» чисток в войсках, начал «круто шерстить и глубоко копать». Дело могло дойти до офицерского суда чести и разжалования, а Назару вместо дембеля светил дисбат. Ходить еще два года строевым шагом где-нибудь на сибирском лесоповале Назару было не в «кайф». Ситуация спровоцировала исход. Уйдя в очередной раз с полным рюкзаком, забитым «бартером», обратно Назар не вернулся. Как он поведал позже журналистам, своего пленения он совершенно не помнил, то ли гашиш попался ломовой, то ли что-то покрепче подсунули шурави-духи. Очухался он уже в горах, на плантации своего афганского «приятеля», где отец того, почтенный аксакал, собирал солидные урожаи со своих маковых полей.
Федор же Броди был механиком от Бога, еще с колхозным стажем, в армии водил БМП и мог починить любой дизель. Его, контуженного и без сознания, духи выволокли из кабины бронетранспортера и уже хотели добить или, отрубив руки, отпустить, но солярка, въевшаяся за долгие месяцы службы в кожу, навела их практичные мусульманские умы на мысль, что этого солдата можно будет использовать иначе, и не ошиблись. Федор не знал ни ям, ни издевательств. Правда, приставленный к нему афганский парнишка мог в любой момент его пристрелить, как собаку, но…
У этих полубосых духов дворы были забиты ржавой, вышедшей из строя техникой — от мотоциклов 40-х годов до вполне приличных японских грузовиков. Была и русская техника — разбитые или сожженные тягачи ГАЗ-66. Фарид, как его называли афганцы, был нарасхват и вскоре мог бы стать стопроцентным мусульманином, сверши над ним мулла ритуальное членовредительство. Женившись, Федор навсегда растворился бы в этой горной и загадочной чужбине. Тормознуло его одно — мусульманину пить горилку «было не можно». Пьяного могли просто забить до смерти палками или забросать каменьями по указу шариатского суда, и это для Федора было «як по минному полю ходыти».