– Поступайте так, как я вам советую, а не так, как я сам себя веду. Таково было моё кредо во всё время врачебной практики, – бодро отозвался он. – Если бы больше пациентов прислушивались к моим советам, вместо того чтобы брать с меня пример, они бы до сих пор были живы. Пусть это послужит нам всем уроком. Кстати, я – Томас Джейн.
– Джон Перри, – представился я, протягивая руку.
– Рад познакомиться, – сказал он. – Хотя я глубоко опечален тем, что вы можете все это съесть, поскольку в таком случае вы умрёте от сердечного приступа не позднее чем через час.
– Не слушайте его, Джон, – сказала сидевшая напротив женщина, на тарелке которой ещё лежали остатки недоеденной порции сосисок и блинов. – Том всего лишь пытается уговорить вас отдать ему часть вашей порции, чтобы ему не пришлось вновь идти на раздачу. Именно так я лишилась половины моих сосисок.
– Это обвинение настолько же неуместно, насколько и справедливо, – с негодованием возразил Томас. – Я сознаюсь, что покушаюсь на его бельгийскую вафлю. Да, я не стану этого отрицать. Но поскольку я жертвую своими собственными артериями ради того, чтобы продлить его жизнь, я заслужил этот кусочек пищи. Можете считать это кулинарным эквивалентом падения телом на гранату для спасения товарища.
– Гранаты обычно не бывают политы сиропом, – усмехнулась женщина.
– А может быть, это стоит делать, – заявил Томас. – Тогда мы увидели бы намного больше самоотверженных поступков.
– Вот, – сказал я, отпиливая ножом половину вафли. – Бросьтесь-ка вот на это.
– Для начала я попробую обойтись не телом, а только лицом, – пообещал Томас.
– Мы все чрезвычайно рады слышать это – ответил я.
Женщина, сидевшая напротив, представилась как Сьюзен Риардон из Бельвью штата Вашингтон.
– Что вы думаете о нашем небольшом космическом приключении? – спросила она меня.
– Если бы я знал, что здесь настолько хорошо кормят, то изыскал бы какой-нибудь способ подписать контракт уже несколько лет назад, – сказал я. – Кто бы мог подумать, что армейская пища может быть такой.
– Не думаю, что мы уже находимся в армии, – невнятно из-за того, что его рот был набит, сказал Томас. – Я думаю, что это нечто вроде зала ожидания Сил самообороны колоний, если вы понимаете, что я имею в виду. Настоящая армейская пища, несомненно, будет куда более скудной. К тому же я очень сомневаюсь, что там мы будем сидеть за столами в тапочках, как сейчас.
– Значит, вы считаете, что они так поступают, чтобы нам было легче приспособиться к новой жизни? – спросил я.
– Совершенно верно, – подтвердил Томас. – Посудите сами, на этом судне тысяча совершенно незнакомых людей. Ни у кого из нас теперь нет ни дома, ни семьи, ни профессии. Это жесточайший ментальный шок. Наименьшее, что они могут для нас сделать, – это дать нам пищу совершенно невероятного качества, чтобы отвлечь от мыслей обо всём этом.
– Джон! – Гарри помахал мне из очереди.
Я махнул в ответ. Через несколько минут он и ещё один, незнакомый мне мужчина подошли к нам, таща нагруженные подносы.
– Это Алан Розенталь, мой сосед по комнате, – представил Гарри своего спутника.
– Прежде известный как спящая красавица, – добавил я.
– Ваши слова справедливы примерно наполовину, – отозвался Алан. – Я и впрямь умопомрачительно красив.
Я представил Гарри и Алана Сьюзен и Томасу.
– Цок-цок-цок… – процокал Томас, внимательно разглядывая их подносы. – Ещё двое, кому не терпится дождаться резкого обострения атеросклероза.
– Гарри, лучше сразу скиньте Тому на тарелку пару кусков бекона, – сказал я. – А не то он всем нам плешь проест по поводу того, как нужно сохранять своё здоровье.
– Я протестую против вашего намёка на то, что меня можно подкупить при помощи еды, – с достоинством заявил Томас.
– Это не намёк, – возразила Сьюзен. – Он сказал об этом совершенно прямо и откровенно.
– Вы выиграли в лотерею никудышного соседа по комнате, – обратился ко мне Гарри, перекладывая два куска бекона Томасу, который принял их с совершенно серьёзным лицом, – зато у меня всё оказалось в порядке. Алан – физик-теоретик. Настолько умный, что дальше некуда.
– И умопомрачительно красивый, – съязвила Сьюзен.
– Спасибо, что запомнили эту немаловажную подробность, – поклонился Алан.
– Похоже, что за этим столом собрались достаточно разумные совершеннолетние люди, – заметил Гарри. – Так что, по вашему мнению, для нас предусмотрели на сегодня?
– У меня в восемь ноль-ноль медицинский осмотр, – ответил я. – Думаю, что и у остальных то же самое.
– Верно, – согласился Гарри. – Но я спрашиваю, что, по-вашему, всё это может означать. Вы считаете, что сегодня стартует терапия омоложения? Или сегодня мы, если можно так выразиться, начнём переставать быть старыми?
– Мы не знаем, что перестанем быть старыми, – ответил Томас. – Мы все предполагаем это, так как считаем, что солдаты должны быть молодыми. Но задумайтесь вот о чём. Никто из нас никогда не видел ни одного колониального солдата. Мы лишь гадаем, и все наши догадки могут быть совершенно ошибочными.
– А какой толк может быть от солдат-стариков? – осведомился Алан. – Если они намерены выставить меня на поле боя, то даже представить себе не могу, какая от меня может быть польза. У меня больная спина. Пока мы вчера шли от платформы до посадочных ворот, я чуть не сдох от боли. Поэтому я не в состоянии вообразить, как буду маршировать двадцать миль с рюкзаком и оружием.
– Нас, несомненно, ждёт какой-нибудь ремонт, – сказал Томас. – Но это вовсе не значит снова стать «молодым». В конце концов, я врач и кое-что в этом понимаю. Можно заставить человеческое тело работать лучше и показывать высокую функциональность даже в преклонные годы, но каждый возраст имеет некоторые базовые ограничения. Семидесятипятилетнее тело несравненно менее быстрое, менее гибкое и обладает худшей восстановительной способностью. Действительно, оно всё ещё способно на некоторые поистине удивительные вещи. Не подумайте, что я хвастаюсь, но мне хочется, чтобы вы знали: там, на Земле, я регулярно участвовал в забегах на десять километров. Последний раз я бегал менее месяца тому назад. И показал время лучше, чем в пятьдесят пять лет.