Во дворе забрехала собака. Судя по тонкому истеричному лаю, мелкая, но злющая и противная. Собака захлебывалась, но больше никаких звуков я расслышать не могла, как ни старалась. Может, звонок не работает? Я вскинула руку, чтобы позвонить еще раз, как вдруг калитка приоткрылась и оттуда выглянула женщина.
Старухой я бы ее точно не назвала, но определить, сколько ей лет, затруднялась. Высокая, сухопарая, губы поджаты, на голове платок. Лицо коричневое от загара, глубокие и резкие морщины будто вырезаны в камне. А глаза ясные, быстрые. Когда Галина Ивановна заявила, что мать Гаранина не в себе, я решила, что мне предстоит встреча с блаженной, местной сумасшедшей. Может, кем-то вроде Верочки. Но такого и близко не было.
Гаранина вышла за ворота и воззрилась на меня, не произнося ни слова.
Стараясь не выдать своего волнения, я поздоровалась и сказала, что ее адрес мне дала Галина Ивановна.
Нет ответа. Только собачонка продолжала заливаться визгливым лаем. Женщина молча глядела мне в лицо, взгляд стал еще более колючим и неприязненным. Я стушевалась, что со мной бывает нечасто: профессия обязывает легко находить общий язык с кем бы то ни было. Однако трудно беседовать с человеком, который упорно не желает отвечать.
– Простите, мы можем поговорить? Или мне лучше уйти? – напрямик спросила я. Сколько можно играть в гляделки!
Старуха разлепила губы и процедила:
– У Галины вода в одном месте не держится. Дай только языком потрепать. Пустая баба.
От этой тирады я несколько опешила, но зато все сразу встало на свои места. Как видно, неприязнь друг к другу у этих женщин была взаимной.
– Я из Казани сегодня приехала, никого тут не знаю, – осторожно сказала я.
Гаранина помедлила еще немного, потом посторонилась и впустила-таки меня во двор.
Собачонка оказалась точно такая, как я и думала: маленький пушистый комок шерсти. Она откатилась в дальний угол двора и оттуда, с безопасного расстояния, старательно меня облаивала.
Слева от ворот приткнулась деревянная конура. На толстой цепи сидела еще одна собака: черная, громадная и флегматичная. Псина едва удостоила меня взглядом, но молчание ее внушало гораздо большее опасение, чем беспрерывное тявканье голосистой товарки.
Двор у Гараниной был аккуратный и ухоженный. В дальнем конце – двери в курятник и сарай. Через сарай, наверное, можно пройти в огород. Дрова в поленнице – как по линеечке. На грядках, должно быть, ни единого сорняка не отыщешь.
Хозяйка проводила меня в дом. Мы разулись в сенях, таких же чистых и безупречно аккуратных, как и все в хозяйстве Гараниной. Уселись в кухне, но предложить чаю гостье никто и не подумал. Я некоторое время терзалась сомнениями, не достать ли очередную коробку конфет из своих запасов, но подумала, что это может быть воспринято как намек на возможную трапезу, поэтому решила повременить.
В кухне пахло вареным мясом. Несмотря на открытое окно, запах был густым и насыщенным. Даже есть не надо: нанюхаешься – и почувствуешь сытость.
Я сидела возле стола, накрытого клеенкой с красными маками, Гаранина прислонилась спиной к шкафу-солдатику. В кухню важной походкой зашла толстая полосатая кошка и принялась с глухим урчанием тереться о мои ноги. Густая шерсть лоснилась, словно смазанная маслом. Я погладила ее, и мурлыканье стало еще громче.
– Симпатичная киска, – сказала я.
– Ко всем ластится, – скупо обронила Гаранина. – Так зачем Галина тебя ко мне прислала? – Она тоже обращалась ко мне на «ты», но вряд ли это стоило считать знаком особой симпатии.
– Строго говоря, она не присылала. Мне хотелось поговорить с друзьями моего родственника. – Я откашлялась и выпалила: – Моя сестра была замужем за Ильей Ивлевым. Он был другом вашего сына, так ведь?
Рука Гараниной взметнулась вверх и принялась теребить ворот халата. Губы сжались еще сильнее, да так, что и вовсе пропали с лица.
– Ты сказала «был».
Я кивнула.
– Почему? Он что же…
Мне пришлось кивнуть еще раз.
– Илья недавно умер. Его жена и маленькая дочка тоже погибли. Несчастный случай.
Было очевидно, что этой женщине не удастся скормить слащавую сказочку про юношеские фотографии и страстное желание Ильи увидеть друзей детства.
Гаранина прикрыла глаза, поправила платок. Подошла ближе и уселась на табурет подле меня.
– Вот, значит, как, – задумчиво проговорила она. – Земля им всем пухом. Но Илья никогда мне не нравился. Я знала, что рано или поздно он втравит моего мальчика во что-то плохое. Так и вышло. С другой стороны, когда с Валечкой случилось то… страшное, Ильи и близко не было.
У меня сложилось впечатление, что Гаранина разговаривает не со мной, а сама с собой. Кстати, речь у нее была правильная и четкая, хотя говорила она отрывисто и порой грубовато.