- Чего, это…, варежку раззявил? - спросил Шурум. Затем повернулся и посмотрел через витринное окно на улицу по направлению моего взгляда.
- А-а, на мадаму реагируешь? Рефлексы, смотрю, это…, балдатень, у тебя в порядке. - Скривив рот, он вяло засмеялся. - Это…, забудь, она мэрова телыча и немного того, двинутая.
Женщина на несколько минут замерла в окне, щурилась, подставляя лицо солнцу, затем задернула занавески и исчезла. Меня, конечно, смутили слова Шурума, что эта незнакомка оказалась женой самого мэра, но я ни о чем таком и не думал. Мне только хотелось смотреть на нее. Бывает такое, увидишь лицо, вроде не особенно красивое, даже с каким-нибудь изъяном, а от него такая мягкость, доброта, спокойствие идет, что время останавливается, и глаз отвести не можешь.
После обеда мы вернулись в ангар. Стоя на стремянке, затягивал гайку и вспоминал чудный образ, когда неожиданно лестница подо мной задрожала. Я испугался, обеими руками вцепился в ограждения. Ключ выпал из руки и с металлическим дребезгом упал на бетонный пол.
Снизу послышался противный блеющий смешок. Шурум одной рукой держался за стремянку, смотрел на меня и мерзко щерился.
- Не расслабляйся, балдатень, легкая встряска в работе не помешает, это вот.
- Будь добр, - старался я держать голос на спокойной ноте, - подай, пожалуйста, ключ.
- Ключ? Это, конечно, - он наклонился, подобрал лежащий возле ноги накидной ключ на десять, протянул мне. Я перегнулся через перила и вытянул руку навстречу. Когда до ключа оставалась буквально сантиметр, тот вдруг кивнул и выпал из руки Шурума. Я посмотрел на авиатора: идиотская улыбка, невинные глазки.
- Быстрее, балдтень, надо брать, быстрее. У меня, это…, пальцы устали держать.
Он пнул лестницу, развернулся и зашагал в диспетчерскую. Мне пришлось в очередной раз утереться, спуститься и подобрать ключ.
Проковырялся с левым двигателем больше трех часов и не мог понять, в чем неисправность. Подспудно начал подозревать, что у меня не получится ее найти вовсе и исправить. Шурум, который с меня глаз не сводил, только этого и ждал. Казалось, он больше заинтересован в моем унижение, чем в ремонте самолета.
Во время очередной попытке запуска двигателя, он вышел из диспетчерской, встал перед кабиной, вперил в меня наглый взгляд. Мотор фырчал, чихал, выплевывал облака черного дыма и никак не желал заводиться.
- Ну, что, балдатень? Смотрю, фиговый из тебя механик. Давай сползай, это… получи зарплату, - при этих словах он красноречиво стал разминать правый кулак.
- Дайте еще время. Я разберусь, раньше ремонтировал такие, только надо понять, в чем дело.
Шурум вытянул губы в трубочку и закатил глаза, как бы раздумывая, - ладно, балдатень, - проговорил он, спустя несколько секунд, - сколько надо?
- Не знаю. Может, сегодня к вечеру справлюсь. Пока системы протестирую… Максимум два дня. Это не так просто, как кажется.
- Черт с тобой, чучело - мяучело, посмотрим, это вот…, что ты за крендель. И не дай Боже… Ну ты, понял, - при этих словах он звонко впечатал кулак в ладошку. Шурум ушел. Потом появлялся каждые полчаса, спрашивал как дела, злился, что самолет еще не в строю, пинал стремянку, оскорблял меня и уходил в диспетчерскую.
К вечеру чувствовал себя уставшим: ныли ноги, болела спина. Спустился по стремянки, прошел коридором, открыл в диспетчерскую дверь, намереваясь переодеться и идти домой. Шурум лежал грудью на столе, подложив под голову руки, и сонно сопел. Яхо спал в кресле, склонив голову вбок. Из музыкального центра лилась негромкая музыка. Я с минуту простоял у порога, не зная, что делать. Входить без разрешения не решался. Снова открыл дверь и с силой захлопнул, надеясь, разбудить авиаторов грохотом. Без толку. Я откашлялся и негромко позвал:
- Шурум.
Он словно этого ждал. Подскочил со стула, как ужаленный, пулей метнулся ко мне и сходу всадил кулак в солнечное сплетение. Взгляд у него был совсем не сонный. Он притворялся, хотел застать меня врасплох. У него это получилось.
От удара перехватило дыхание, боль спазмом сжала все внутренности. Я переломился в поясе, присел на корточки, ртом стал глотать воздух, как выброшенная на берег рыба.
- Какой к чертям собачьим я тебе Шурум? Ваше величество, это вот, - проорал он, склонившись надо мной, - и никак, по-другому, понял?! Повторяй давай, балдатень, это вот…, Ваше Величество! Не слышу!! - голос звенел прямо у меня над ухом, щекой чувствовал его горячее дыхание. Страх, замешанный на боли, ледяной волной прокатился по телу. А он все орал.