Я сластил пилюлю, мысленно обещая, что буду навещать и он даже не почувствует моего переезда. Ругал себя за мягкотелость, убеждал, что сейчас каждый сам за себя, что время милосердия прошло после старта «Дороти». Но заслышав густой мокротный кашель снизу, съежился. Постарался больше ни о чем не думать, натянул простыню на голову.
Меня разбудил грохот. Открыл глаза и ничего не мог разобрать в темноте. Диван трясло, кругом все рушилось и падало. С кухни донесся звон битого стекла, что-то затрещало и обвалилось. Мысли путались, рассыпались горохом. Вдруг где-то справа раздался оглушительный раскатистый грохот, прошелся дрожью по этажам, качнул мой диван. Что-то тяжелое упало со стола, наверное, гантель, которой я колол орехи, покатилось, громыхая, по полу. Подумал, что надо бы выбежать на улицу, но слабость, снедающая апатия крепко пришпилили меня к промятым пружинам. «Будь что будет». Я лежал в темноте, курил и все думал: «Вот она, судьба. Если прибьет, то так тому и быть. Пусть все кончится сейчас. Днем раньше, днем позже». Земля еще вздрагивала слабыми конвульсиями, когда я докурил сигарету, бросил бычок на алюминиевый поднос, стоящий на полу у дивана, повернулся набок и накрыл голову подушкой: «Гори всеогнем».
Утро было недобрым. Стук в дверь, долгий, настойчивый, выдернул меня из липкого сна. К этому часу ощущал себя уже более-менее, обрел твердость в ногах. С мыслями было сложнее. На пороге стоял Федор Игнатьевич. Он был в мокром дождевике, в своих несменяемых, вытянутых на коленях трениках, в обрезанных по щиколотку резиновых сапогах на босую ногу. «Капитан-трикотан» говорил взволнованно и оттого путано.
- Серега, пойдем скорее. Одевайся ты, давай… откапывать надо, там кого-то… скорее давай, привалило, етиво мать. Соседнему подъезду каюк. Тетка с больным все.
Не говоря ни слова, я быстро оделся, и мы вышли на улицу. Накрапывал дождь, воздух был сырым и плотным. У соседнего подъезда суетилось около двух десятков человек в разноцветных дождевиках. Работали молча, скорбно. Из входной двери под самую перекладину вывалилась куча битого кирпича и куски бетона. Медлительные, словно вареные, старики по камушку брали из кучи, передавали по цепи и складывали в пирамиду поодаль. Казалось, они исполняют какой-то погребальный ритуал, бесполезный и бессмысленный, заведенный давным-давно, никто уже и не скажет, о чем он.
С первого взгляда стало ясно, что без бульдозера или экскаватора здесь не обойтись. Разрушение произошло внутри здания. Вероятно, рухнула плита перекрытия на верхнем этаже и проломила потолки нижних квартир. За уцелевшим фасадом через разбитое окно виднелась противоположная стена, оклеенная обоями, со светлыми квадратами от мебели.
- Давно они здесь? - спросил я у Игнатьича.
- С час, наверное. Я и сам недавно встал. Кричали громко. Думал, ты услышишь: так орали, звали старушку с мальцом. Зря стараются, сюда бы технику какую. Наверное, померли уже все, - помолчал и добавил: - Хорошо, что только они одни жили в этом подъезде. Говорят, по городу есть еще обрушения. Все пустое, - Игнатьич махнул рукой, помолчал, а потом продолжил: - Как нас Бог уберег? После зайдипосмотри, какая у меня по потолку трещина сквозанула. Ага, с палец толщиной, между плитами пошла, пошла, у окна свернула и до стены.
- Везунчик, ты, однако, Игнатьич. Надо тебе оттуда сваливать, к людям ближе перебираться. Еще одно землетрясение, и тебя будем откапывать.
Я похлопал себя по карманам в поисках сигаретной пачки. Пусто - в квартире оставил.
- Когда еще будет? Трещина дальше не пойдет, в стену уперлася. Все, баста, некуда дальше. Ну и что, что плита немного разошлась. Они у нас и без землетрясения расходилися.
Мы молча глядели на копошащихся спасателей. Завал меньше не становился.
В разрушенном подъезде жили старуха и ее больной сын-паралитик трудноопределимого возраста. Его словно изломало чудовище. Оставило мучиться, страдать за какие-то страшные грехи. Когда они возвращались из столовки, бедняга сползал с коляски возле подъезда, затем по ступеням до квартиры шел самостоятельно. Бабка волокла следом инвалидное кресло. Парень двигался коряво, дергано, страшно, цеплялся за стены, перила, казалось, при этом испытывает жуткие страдания. Больно было смотреть, выглядело так, будто на следующем шаге он сложится и уже не поднимется. Вместо слов он издавал мычание и постоянно закатывал глаза. Таким на Новой Земле точно не место. Будущее должно строиться крепкими, здоровыми особями с розовыми щеками, в здравом рассудке и твердой памяти, энергичными и предприимчивыми.