Ну да, как же без него. Ещё ножку отставил и губу оттопырил, чтобы на Маяковского походить.
– Нет, сто-то слысал, но сам не видел. Вроде он в Ледяных горах обитается. Так сто вам туда надо. Ладно, саболтался я с вами, а мне есё надо посты проверить. Вы это, если услысыте волсий вой, то не пугайтесь. Это мои слуги вас будут провосать. Стобы нисего не слусилось.
– Твои слуги? – приходит моя очередь щуриться. А что? Не всё мужчинам это делать. Я тоже могу.
– Ну да, мои слуги. Я се Волсий пастырь, а они мне подсиняются. Ладно, некогда мне тут с вами. Пока-пока. И это, если буду нусен, то только посовите и я приду. Ну, если рядом буду.
Оборотень делает прыжок, от вида которого все кузнечики передохли бы о зависти, и скрывается в лесной чаще. Лишь протяжный удаляющийся вой показывает, где находится эта зверюга. И в его вой вплетаются насвистывания соловья.
– Что же, пойдем дальше? И это, Анна, в следующий раз, когда надумаешь поорать… Предупреждай заранее? Ладно? – улыбается Драмир.
– Хорошо, буду предупреждать, – отвечаю я с милой улыбкой.
Я перебираю в кармане ягоды и жду вечернего привала – вот там я смогу вволю наулыбаться. Вот там я буду отомщена за все нападки!
Вечер приходит также неожиданно, как и в остальные дни. Облака на горизонте окрашиваются в запрещающий цвет светофора, и на лес накидываются сумерки. Они размывают очертания и окунают всё в один сплошной грязно-зеленый цвет.
Мы выходим на очередную лесную полянку. Осока, мох, чертополох. Всё как на предыдущей сотне полян. Сосны нависают хмурыми великанами, снизу их подпирают чахлые елки. Стрекот цикад единственное, что сопровождает наши шаги. Птицы уже перестали орать и попрятались по своим гнездам и дуплам. Пора бы и нам где-нибудь притулиться. Неизвестно – когда ещё встретим удобную полянку, а эта подвернулась как нельзя кстати.
– Ребята, мы так и будем брести по ночному лесу? Может, остановимся на ночлег? Или в этом мире никогда не спят? Как в песне про Москву? – вопрошаю я и подпускаю нотки жалости в голос.
21.4
Ага, вы сами попробуйте весь день шлепать по лесу и отмахиваться от назойливых насекомых, которые дорвались до моего тела. Мало того, что эти комары и мошки меня покусали, так они ещё всю родню позвали на пиршество. И под рукой никакого репеллента не оказалось. А эти двое идут хоть бы хны и только веточками помахивают. Изверги! Похоже, что у них кровь не той кондиции, если комары обоих облетали стороной.
– Да, пора и на привал. Я б чего-нибудь сожрал. Анна, разводи кострище, я вон щавеля нарвал, – синекожий спутник начал вытряхивать из кармана пожухлые листки.
Я смотрю, как они падают на мох и комок застревает в горле.
– Знаешь, давай-ка ты сам эту прелесть будешь есть. Я не ем из чужого кармана. И вообще, не женское это дело – костры разводить. Могу сварить чего-нибудь, но надо, чтобы Зверобой набрал воды, а Драмир занялся костром. И это, показывайте, что у вас в сумках.
Зверобой и Драмир одинаково хмыкают, как это умеют делать мужчины, когда хотят показать превосходство над женским полом. Вроде как «хы, ну и блондинка». Однако котомки оказываются в моем распоряжении и на меркнущий свет вылезает гречневая крупа в холщовом мешочке и кусок вяленой свинины. На первый взгляд свинина, хотя от кабанятины я её вряд ли отличу.
– Скажи, а нам можно быть уверенными, что ты нас не отравишь? – спрашивает Драмир, когда под умелыми руками разгорается веселое пламя.
– Да ты что? Я же с мамой росла, она меня всему и выучила. Если хочешь знать, то меня приглашали в кулинарный институт без экзаменов…
– Тараканов морить? Ну, для этого экзаменов сдавать не нужно, – не дает мне похвастаться Драмир.
Подошедший с водой Зверобой хохочет так, что цикады на миг смолкают. Эхо подхватывает хохот и уносит его вдаль. Возвращает нам отголосок волчьего воя – волки-оборотни показывают, что сопровождают нас и нам нечего волноваться. Вот только этот обидный хохот…
Ну ничего, ягоды клоповьей малины у меня в кармане, так что посмотрим – кто будет смеяться последним.
– Я вкусно готовлю. Кто против, тот может не есть, – бурчу я, пока высыпаю гречку в котел.
Да, надо бы сперва её промыть, чтобы не горчила, но вот фигушки. Пусть эти олухи едят горькую. Добавляю в воду порезанное мясо и вешаю котелок на ветку-перепялину, которую Зверобой закрепил на двух рогатинах по бокам костра. Вскоре вода закипает и возникает вкусный запах гречневой каши.
– Ещё пару минут и будет готово, – оповещаю я мужчин, после снятия пробы.
– Зверобой, пойдем за лапником. Сделаем две лежанки, на одной пусть храпит Анна, а мы будем караулить по очереди. До полуночи я поброжу, а потом ты подменишь. Анна, не поднимай руку – тебе нельзя. Если мы уснем, а ты вдруг увидишь мышь, то от твоего крика мы рискуем не проснуться. Так что всё уже решено!
Вот что тут можно возразить? Ничего. Я и не возражаю. Мужчины уходят вглубь леса и оттуда раздаются удары топора.
Я не буду спорить! Всего лишь накладываю себе в походную миску приготовленную кашу и добавляю в котелок ягоды клоповьей малины. Нюхаю – вроде бы не пахнет. На вкус пробовать не хочу. У меня своя каша есть.
Первая ложка приносит блаженство вкуса. Если вы пробовали горячую гречневую кашу с кусочками мяса, то знаете, что первая ложка самая вкусная. Остальные уже для насыщения, а самая первая именно для удовольствия гурмана.
За первой следует вторая. Ещё и ещё. Я сама не замечаю, как начинаю скрести по дну, стараясь выловить крохи. Всё-таки прогулка на свежем воздухе нагоняет зверский аппетит. Я даже начинаю сожалеть, что кинула ягоды в кашу – не отказалась бы от добавки.
Совсем рядом звучит волчий вой. Стук топора стихает. Похоже, что мои добытчики набрали достаточно лапника и сейчас вынырнут из леса. Я едва сдерживаюсь, чтобы не потереть ладошки – так хочется увидеть их вытянутые лица, когда они отведают моего варева.
На другой стороне поляны возникают красные глаза. Ель начинает шевелить лохматыми лапами. Вдобавок ко всему слышится глухое рычание.
Ага! Хотят меня испугать… Неужели увидели мою операцию с ягодами? Вряд ли. Скорее всего снова дурачатся. Вот сейчас выскочит Зверобой и прочитает какой-нибудь дурацкий стишок. Я мило улыбаюсь красным глазам и накладываю в миску «вкусной» каши.
– Эй, привет. Хочешь покушать? Я вот кашки наварила. Собачка-собачка, фьюить-фьюить… Ой, плюшки-ватрушки…
Из-под елки вылезает явно не собачка. Огромная волчара, больше, чем тот, с соловьем. И у этого волка на брылах пузырится белая пена. Клыки больше моих пальцев, хвост напоминает боа эстрадной певицы. Под мощными лапами проминается мох. И это чудовище направляется ко мне.
Вот почему в самый нужный момент у меня пересыхает горло и наружу вылезает жалкий писк? У вас такого не было? А я сейчас силюсь крикнуть и не могу. А чудище приближается…
Неизвестно как бы я умерла – или от разрыва сердца, или на зубах лесного кошмара… Я зажмуриваюсь и стараюсь отползти.
Сердце выпрыгивает из груди, будто хочет проломить тонкие ребра и ломануться в лес. Подальше от этого кошмара. Вот тебе и собачка. Вот тебе и фьюить-фьюить. А может в будущей жизни я стану дятлом и смогу отомстить этому волку? Хорошо бы. Подлечу, продолблю дырочку в его пустой башке и плюну на мозги.
Не знаю, что бы я ещё себе напридумывала, но в этот момент раздается хлесткий удар, потом короткий визг и хруст костей. Почему именно костей, а не веток? Мои чувства настолько обострились, что я со стопроцентной уверенностью могу сказать, что это были кости.
Я приоткрываю левый глаз и писк снова лезет из меня. Вы бы тоже запищали, если бы оказались на моем месте… На поляне гордо возвышается золотой дракон! По размерам он гораздо больше грузовика марки «БелАЗ». Каждое крыло по размеру с футбольное поле, и в пасти, похожей на ковши экскаватора, вяло трепыхается серая масса. Это же тот волчок, который хотел куснуть меня за бочок! Как же жалко он сейчас выглядит…