«Вот тип, уже дрыхнет. И ничто его не грызет и не точит. Значит, не о чем беспокоиться. Нет грязи на душе, — начали слипаться глаза человека. Но едва стал засыпать, собачья пасть в самое лицо всеми клыками оскалилась. Глаза красные. Рычит глухо, зло. И вдруг, словно наяву, сказала человечьим голосом:
— Дерьмо!
Волков замахнулся кулаком на пса, прогоняя его от себя, и свалился на пол с раскладушки с грохотом.
— Чего ты тут не угомонишься? — выскочил Пряхин из спальни, протирая глаза.
— Дурной сон увидел. Прости, что нашумел.
— Отбрось все. Спи. Забудься, — понял Александр и вернулся в спальню.
Утром, когда Волков проснулся, хозяева уже ушли на работу. Дети отведены к бабкам.
На кухонном столе, стоял приготовленный для него завтрак. Картошка, капуста, почищенная селедка, грибы, кружка молока и хлеб.
«Даже об этом не забыли, — покраснел Михаил Иванович. И приметил записку.
«Вашу одежду надо привести в порядок. Пока носите то, что лежит на стуле, около вас. Ешьте. Спите. В обед жена покормит вас».
Волков быстро оделся. Поел. И чего за ним не было — сам помыл за собой посуду. Он решил никуда не выходить из дома Пряхина, дождаться, пока река очистится и можно будет вернуться домой.
В обед действительно пришла Елена. Повозившись немного у плиты, накормила Волкова и, не присев, ушла на работу.
Волков перелистал старые газеты. До вечера извелся от безделья. А поэтому, обрадовался возвращенью с работы семьи.
Пряхин сразу взялся рубить дрова, носить воду. Жена у плиты кастрюлями гремела. Дети взялись за игрушки. Никто из них не обращал ни малейшего внимания на Волкова, словно его здесь и не было.
Михаил Иванович вышел во двор.
— Может, я чем помогу? — предложил хозяину. Тот, глянув, головой качнул отрицательно, ответил смеясь:
— За вынужденный постой не беру!
— Давай мне чем-нибудь заняться. Иначе тут прокиснуть можно!
— Подруби дров на завтра! — подал ему топор Пряхин и пошел в сарай, убирать у коровы, дать ей сена.
Волков рубил дрова, не оглядываясь по сторонам. А по улице мимо дома шли усольцы. Удивленно головами качали.
Михаил Иванович, не замечая их, складывал дрова в аккуратные поленницы, топор звенел, пел в его руках, будто рисовал, расписывая чурбанки на поленья.
— А руки-то у тебя — золото! И сноровка есть! Смотри, как здорово получается! Я думал, ты ни хрена делать не умеешь! — не сдержался Пряхин.
— Это почему! Я ж всю жизнь в деревне прожил. На Брянщине. У нас все мужики с малолетства в лесу работали. И я с семи лет отцу помогал. Вилку в руках годам к пятнадцати научился держать правильно. А топором махать — когда и под носом не просохло, — признался Волков и, махнув топором, рассек полено точно пополам.
Пока Пряхин убирал в сарае, носил воду, Волков чуть не под крышу поленницу вывел. Нарубил щепок на растопку. И, попросив у Лены метлу, подмел двор, ни единой соринки за собой не оставил.
— Добрый из тебя получился бы хозяин. Руки умелые. А вот нутро… И с чего ты злой такой? — удивлялся Пряхин.
— Жизнь такая. Понимаешь, Александр, меня таким тоже люди сделали. Порой самому тошно. А свое вспомню и других не жаль, — стиснул кулаки гость.
— Да чем же ты обижен? Все имеешь, при должности. Семья. По- моему, даже внук появился. Чего еще желать? Зарплата неплохая. А значит пенсия тоже солидной будет.
— Не в том суть. Все правильно. И в то же время, обошла меня судьба самым главным — людьми путевыми, друзьями. Всю жизнь, с самого детства я на них горел. Подводили под монастырь. А за что? — спешно закурил гость.
Пряхин ни о чем не спрашивал. Не хотел докучать. И после ужина, неожиданно, Волков позвал его во двор покурить.
— Чего ж хозяйство держишь слабое? Всего-то одна коровенка!
— На большее пока не хватает. Вот подкопим, купим кабанчика. А там и цыплят, — ответил Александр.
— Не потому что не хватает. Не деревенский ты человек. Нет смекалки, хватки. От тебя городом за версту пахнет.
— Это почему? — не понял Пряхин.
— Пса такого находишь чем кормить, а кабана — нечем? Иль цыплят? Они по пятаку за штуку. Купил сотню, к ним — клушку, она всех выходит.
— Да кто мне цыплят по такой цене даст? — изумился Пряхин.
— Я во многом мог отказать! Был такой грех, но не в хозяйстве! Сам на нем вырос. Знаю, что по чем. Но ты о том ни словом. А в совхозе уже год, как инкубаторных цыплят разводят. Поезжай— продадут тебе. И поросят выпишут. По себестоимости. Зачем на базаре втридорога платить?
— И это только мне можно, или всем усольским? — спросил Пряхин.
Волков нахмурился. Отвел глаза в сторону. Затянулся папиросным