Диск солнца был уже перерезан наполовину. Мериптах смотрел на него с радостью и сожалением.
– Посчитать можно все, учитель, не только быков и храмы. Если правильно и долго удваивать цифры, можно достигнуть и миллиона, и десяти миллионов.
В самом низу доски Мериптах последним росчерком тростникового пера изобразил цифру: 0.
– Это – десять миллионов. Все песчинки в пустыне, все капли в реке можно пересчитать, они подвластны цифрам.
В наступившей темноте послышался тихий голос учителя Ти:
– О, ты достиг предела знания, Мериптах. Ты властвуешь над числами, и значит, властвуешь над всем.
Выражения лица однорукого мальчик разглядеть не мог, а ему очень этого хотелось. Он совсем было уже собрался переспросить, правильно ли он понял только что сказанное, как послышался шум поднимающихся на крышу шагов. Из проема в полу показалась человеческая тень и пропела девичьим голосом, что Мериптаха немедленно хочет видеть князь Бакенсети.
В душе мемфисского правителя царила неприятная неразбериха. У него были основания и радоваться жизни, и умирать от дурных предчувствий. Еще сегодня утром, разглядывая свое отражение в безжалостном зеркале, он чувствовал себя обреченным, теперь появилась у него надежда. Может статься, поможет трактат, составленный лучшими умами под золотым навесом Авариса. Река времени неостановима, но Бакенсети не раз видел, как усилиями простых человеков удавалось, пусть на краткое время, повернуть вспять течение другой великой реки – Хапи. Человек мал, жалок, смертен, но мыслит и видит иногда плоды своего умственного упорства. А может, окажется полезен черный лесной колдун? При всей своей вере в силу точных современных наук (столичное воспитание), князь в глубине души оставлял местечко для маленького, темного, мохнатого суеверия. Если спасение придет от него, пусть! Есть вещи, стоя́щие выше любых наук. Любовь и счастье, например. Апоп сам так всегда говорит.
Смущало немного то, что помощь приходилось ждать из рук каменноподобного брата. Он теперь радуется своей мрачной могильной радостью. Увидел младшего брата на коленях пред собою, доказал, превзошел. Ничтожный собеседник мертвецов! Он никогда не поймет, что одурачен, что возвышаясь над питомцем высшего столичного круга, он на самом деле валится в ничтожную египетскую пыль.
Особенно хвалил себя Бакенсети за мысль о краже Мериптаха. Брат получит не только мальчишку, но и всю вину за его непоявление при дворе. Пусть хранитель родника родовой крови радуется. Ему сейчас не дано постичь всю бессмысленность этой победы.
Второй причиной для возобновления приятных надежд в душе Бакенсети был визит столь высоко стоящего при царе человека, как Мегила. Своими обычными вассалами и данниками Апоп управлял по большей части через обычных чиновников царской канцелярии. Иные номархи и правители городов за всю жизнь не видели перед собою никого из родовитых гиксосов, никого старше начальника гарнизона. Появление «царского брата» смело можно было зачесть как высочайшее отличие. Послав чиновника такого ранга к Бакенсети, Апоп как бы подтверждал особый статус своих отношений с мемфисским князем.
Но была и неприятная сторона в появлении именно этого гостя. Мегила никогда и никуда не отправлялся с целями пустыми, церемониальными. Он всегда мчался в место, где завязался некий узел, требующий проявления ума, решительности и воли.
Что такое случилось в городе сикомор, если этот серолицый гений здесь?!
Впрочем, одну неприятную тему для разговора с царскими людьми Бакенсети предчувствовал – отряд Небамона. Власть Апопа над страной держалась на военной силе, которую представляли собой гарнизоны конников, набранные в основном из мужчин степного племени шаззу и расставленные во всех столицах номов и в крупных городах. Эти угрюмые, наивные, одетые в трехслойные кожаные панцири воины были как камни, брошенные в ручей египетской жизни. Они нисколько не размягчались ею. Они не учили местного языка, не принимали местных обычаев, предпочитали вонять конским и собственным потом и вычесывать из курчавых волос вшей костяными гребнями, но не желали, как аборигены, мыться по четыре раза в день перед каждой трапезой и брить головы – единственное средство от насекомых. Они использовали местных женщин только для краткого соития и родившихся детей никогда не признавали своими. Никогда не служили в одном гарнизоне более полугода, так что и не имели возможности такого потомства дождаться.