И стабильность лазов наверняка нарушена. Лазы настроены на пролазников, индивидуально на каждого, и, когда больше одного пролазника собираются в одном месте, это сильно сбивает настройку — лазы исчезают, перемещаются, не туда ведут, новые лазы открываются. Есть возможности организовывать встречи так, чтобы стабильности лазов ничего не угрожало, но этим специально заниматься надо, просчитывать, а все время уходит на охоту. Не до стабильности лазов.
Оксана неторопливо ехала на байке по отличной дороге, прислушивалась к чутью — не пора ли сваливать из этого мира? С одной стороны — опасность. Такого страха она не испытывала никогда в жизни, да еще — давящего, да еще — нарастающего. С другой стороны, и чутье и логика подсказывают — еще не все потеряно, можно успеть. Нужно успеть.
Те трое пролазников, которые сдались, сбежали не в одиночку, а протащили с собой по пятнадцать — восемнадцать человек. Больше не смогли, у лазов тоже есть пропускная способность. Если не можешь спасти всех, спаси кого можешь — логично. Но кого спасать? В этом мире живет восемь с лишним миллиардов людей, как отсортировать самых достойных? И как потом спокойно спать по ночам?..
Застрекотал, завибрировал коммуникатор. Кто-то из своих ломится, больше некому. Одновременно кольнуло чутье — звонок важный, может быть — решающий. Уже поймали случайника? Хорошо бы…
Свернула к обочине, остановилась, непослушными пальцами перещелкнула тумблер.
— Алле! Оксана Викторовна? — прозвучало из наушника.
Это Лифшиц, только он и Оксана во всем этом мире говорят по-русски. Кашлянул, принялся рассказывать с неуверенной интонацией:
— Я подумал, то есть, мне показалось, что этот человек, которого мы ищем, сейчас в очень тяжелом состоянии…
— Умирает?.. — непроизвольно перебила Оксана. Если так, то случайника надо искать в местных больницах. Или дождаться, пока сам умрет…
— Нет, — странным, каким-то испуганным тоном ответил Лифшиц. — У него… на душе тяжело, так мне кажется. И поэтому мне кажется, что он потянется к людям.
— Женщину найдет?
— Н-нет. Не думаю. Скорее всего — пойдет туда, где много людей и где весело.
Оксана хотела вставить пару слов насчет того, что случайника в таком случае надо искать в развлекательных центрах, или в кабаках, или… Но решила дать Лифшицу договорить, а то он и так какой-то слишком неуверенный.
— А поскольку он человек молодой, — продолжал Лифшиц, — то пойдет туда, где собирается молодежь, где-нибудь вне города. Либо на спортивные состязания, но сейчас ничего такого не проводится, либо на пустырь возле Старого Моста, туда стекаются местные… как их называют… тугмеры… это можно перевести, как «протестники»… это которые протестуют против образования. Сбегают с учебы, и собираются там. Я бы сам проверил, но я совершенно не подхожу по возрасту, я буду слишком выделяться. А они могут себя вести довольно агрессивно… меня просто не пустят. А вы… самая молодая среди всех нас, вам будет легко… вписаться. И ему… случайнику, тоже будет легко вписаться. Особенно если он соответственно одет. Я понимаю, что просить женщину идти туда несколько… но лучшего варианта у нас нет.
Оксана уже не слушала. Поняла, что Лифшиц прав — раздираемый тоской и чувством опасности случайник прибьется к местной субкультуре. Ему и выпивки крепкой нальют, небось, а спиртное здорово притупляет чутье… Надо идти.
— Хорошо, как туда проехать? — неожиданно охрипшим голосом спросила Оксана.
— Я вам перешлю инструкции на коммуникатор, — совсем смущенно сказал Лифшиц.
Оказалось — рядом. Неужели не просто так, неужели это чутье вывело именно сюда?
На самом деле, пустырь здесь был давно, лет пятьдесят назад, с тех пор вырос лес. От пустыря только название осталось.
Возле дороги — стоянка под навесом, на ней припаркованы причудливой формы средства передвижения. Кроме того, устроена остановка для общественного транспорта, есть даже магазинчик-автомат с продуктами и дешевой одеждой. Политика местной власти — не делать из протестующих мучеников, а показать бессмысленность их борьбы. Они выступают против общества, а общество их не отторгает, заботится, чтобы протестующим было удобно добираться, не приходилось парковать свои машины на обочине, обеспечивает возможность перекусить и переодеться. Да и старшее поколение воспринимает «бунт» равнодушно. «Перебесятся», «сами такими были» и даже «не для того я всю жизнь горбатился, чтобы мои дети еще сильнее горбатились». Развитое здесь общество, жаль, если недолго осталось…