— А ты забавен, северянин. Клянусь, я не сразу тебя убью. — Зычный голос принадлежал крупному чернявому мужику, одетому в цветастый венетский халат.
Грон улыбнулся:
— Тогда, может, кто-нибудь даст мне промочить горло. А то скоро в моей глотке можно будет жарить яичницу.
Через мгновение Грон понял, что верно просчитал толпу. Его оглушил новый взрыв хохота, потом его восторженно двинули по спине, и в руке оказался кувшин с дрянным кислым винцом. Его возбужденно обступили, и никто не увидел, как Загамба вытянул из ножен длинный кривой нож и замахнулся. Грон краем глаза заметил движение и успел присесть, кинжал полоснул по плечу, а толпа тут же прянула в сторону. Пираты, громко вопя, разбежались, освобождая место для развлечения. Грон отскочил, уворачиваясь от кинжала. Кто-то возбужденно орал, молотя ладонью по борту, а голос капитана насмешливо произнес:
— Ты хотел продолжать надирать нам задницу.
Толпа жаждала зрелища. Грон сплюнул на палубу и шагнул к Загамбе. Тот махнул кинжалом, но в следующее мгновение его рука оказалась зажата под мышкой у Грона, а глаза сместились к переносице, удерживая в фокусе быстро опускающийся на лоб кулак. Грон выпустил обмякшее тело, а кинжал воткнул в мачту. Потом пнул валявшееся тело и буркнул:
— Ну никакого интереса — пачкаться о такие задницы. Народ разочарованно стал расходиться. Все закончилось слишком быстро и бескровно.
— Эй, северянин!
Грон повернулся на голос. Капитан насмешливо смотрел на него. Он лениво шевельнул ладонью. Грон не торопясь подошел поближе.
— Ты вроде бы не из тех, кто расползается от первой же стрелы?
— Спроси об этом своих приятелей с другого корабля, капитан.
— Они мне такие же приятели, как акула акуле. Я всю жизнь терпеть не мог этого Загамбу. Так что вы только оказали мне услугу, — хохотнул капитан. — Ну да ладно. — Он замолчал и, воткнув в Грона оценивающий взгляд, вкрадчиво произнес: — Я бы мог испытать тебя?
Грон ждал этого предложения. Это был наилучший вариант, который можно было придумать посреди широкого моря и при отсутствии поблизости других кораблей. Однако, судя по тону и форме обращения капитана, ему следовало слегка набить себе цену.
— Шакалить полунищих «приблудных», ха, нашел сопляка. Капитан картинно оскорбился, но в глазах окруживших его пиратов Грон уловил одобрение.
— Каждый из моих людей к осеннему семилунью имел долю не менее пятидесяти золотых.
Грон недоверчиво скривил губы. Капитан гордо выпятил живот. Толпа одобрительно зашумела.
— Ну и сколько ты положишь такому бойцу, как я?
Капитан воздел глаза вверх, потом почесал объемистое пузо, выпятил губы и причмокнул:
— Скажем, восьмисотую долю.
Пираты с улыбками переглядывались. Грон понял, что его пытаются надуть. Он, в свою очередь, задумчиво поднял глаза вверх. Уголками зрачков отметил двух лучников на мачтах и, продолжая сохранять задумчивый вид, лениво спросил:
— А если я не соглашусь? Капитан захохотал.
— Мы никого насильно не тащим, не согласен — можешь идти на все четыре стороны! — И он махнул рукой в сторону борта.
Грон несколько мгновений подумал, представляя, какую мясорубку он мог бы сейчас устроить, но что потом? Следующая мысль была более пугающей, он поспешно отодвинул ее подальше, в дальний уголок сознания, и торопливо брякнул:
— Пятисотую.
Толпа одобрительно загудела — тут не понимали людей, которые ценили себя слишком дешево. Капитан, как видно, тоже не был огорчен таким развитием событий. Он довольно хлопнул Грона по плечу:
— Идет, да освятят духи предков наш договор. А сейчас, матрос, тебя ждет гора нечищеной рыбы.
И тут же несколько новоиспеченных приятелей поволокли Грона к носовому обрезу, где на приподнятой над палубой абордажной площадке виднелась гора рыбы.
— Новенький? — Коком оказался толстобрюхий дядька с огромным шрамом от уха до шеи, к тому же увешанный колющими и режущими предметами, как коммивояжер местной кузни. — Прекрасно, значит, старому Узгару не придется самому мараться в рыбьей чешуе. — Он отцепил от пояса здоровенный тесак и швырнул к ногам Грона. — Пока мы по твоей милости вылавливали весла из воды, наши молодцы наловили эту кучу. Так что тебе и нож в руки. — И он демонстративно повернулся и величественно отошел к борту.
Грон вздохнул и уселся на борт, вытянув из кучи первую рыбину.
Руки работали сами по себе, а он выудил из дальнего уголка сознания ту, напутавшую его, мыслишку и начал обсасывать ее со всех сторон. Через полчаса он пришел к выводу, что пора остановиться. Все дело было в теле. Когда, в процессе разговора с капитаном, он представил бойню, которую мог бы устроить, то поймал себя на мысли, что ему нравится эта картина. Это его испугало. На протяжении всей прошлой жизни он не раз убивал людей. Иногда незаметно, иногда кроваво, иногда быстро и безболезненно, а иногда долго и мучительно. Грон не испытывал особых угрызений совести. Это было неотъемлемой частью его работы, но он всегда ясно осознавал, что ему не нравится то, что он делает. И вот сейчас это ощущение изменилось. Грон «прокачал» все, что с ним произошло, через призму своих ощущений и понял, что дело не только в том, что ему вдруг понравилось убивать. Это тело все еще не подчинялось ему в полной мере. Он был слишком резок, эмоционален и категоричен. Короче, несмотря на весь свой жизненный опыт, он действительно был юнцом.
Грон бросил в котел последнюю вычищенную рыбину и со вздохом поднялся. Надо было попытаться взнуздать свои гормоны, а если не получится, то просчитывать свои поступки с учетом возможной реакции тела.
— Уже закончил? — Кок заглянул в наполненный котел и одобрительно кивнул. — Шустро, был кухонным рабом?
— С чего ты взял? — удивился Грон. Кок показал на шею, запястья и голени.
— Меня не проведешь, я всегда узнаю следы большой колодки. Грон хмыкнул и протянул обратно нож.
— Оставь себе, — пробурчал кок, — коль не порезался, значит, умеешь обращаться, а вернешь, как заработаешь меч. И особо не болтай о прошлом, у нас не очень любят людей, которые были рабами. Вот возьми. — Он швырнул кучу какого-то тряпья. — Наш щедрый капитан, да воздадут ему боги за его добрые дела, — кок ухмыльнулся, — приказал подыскать тебе одежду, но велел напомнить, что ее стоимость вычтут из твоей доли. — Он сделал паузу и закончил: — Если доживешь до дележки.
Грон отобрал самое приличное из кучи обносков, обмотал нож какой-то тряпицей и сунул за пояс.
— А почему «если доживешь»? Кок усмехнулся:
— Так теперь твое место на первом канате. Если б у нас не остался всего один корабль… А тем более если бы у нас была полная команда… В общем, тебе повезло, что ты не в рабской колодке. Ситаккцы неохотно принимают чужаков. И, даже приняв, никогда не упускают возможности передумать.
— По-моему, капитан поклялся предками. Кок пожал плечами:
— Это же наши предки, разве они не поймут своих потомков, если те поступят не честно, а разумно? В конце концов, разве они не поступали так же?
— А почему ты мне это говоришь?
— Я много повидал на своем веку. Когда-то я был капитаном элитийской галеры, элитийцы более терпимы к чужакам. Ты напоминаешь мне моего зятя, он тоже не ситаккец, я купил его на рынке Аккума как раба для своего сада. В то время ему было столько же, сколько и тебе, но этот стервец-змей влез в мое сердце, и я освободил его и женил на своей дочери. Ему тяжело на моем острове, но он стал ей хорошим мужем. — Он сделал паузу и тихо закончил: — И все же я скажу: не дай бог тебе повторить его судьбу.
— Значит, мне стоит спать всего одним глазом?
— Тебе стоило бы спать всего одним глазом, даже если бы ты был ситаккцем и имел лою капитана в храме Отца ветров.
— Какую лою?
Кок удивленно посмотрел на него и расхохотался:
— Э, да ты совсем сосунок!
— Зато я не боюсь спрашивать. Кок немного успокоился.
— Когда капитан нанимает пирата, они вместе идут в храм Отца ветров и кладут туда лою, деньги капитана и пирата, которые получат жрецы, если пират или корабль погибнет. Капитанская доля небольшая, всего медяк, но потерять много лой считается плохим знаком: можно не набрать команду в следующий сезон. Но с ситаккцами это бывает редко. Обычно мы нанимаемся грудой, так что каждый имеет возможность иногда спать спокойно, но тебя, чужеземец, ни одна груда не примет.