И словно порыв холодного ветра пронесся у него в душе. Как кусок пустоты… Стало мерзопакостно, стыд льдинкой резанул его по сердцу.
Какая же ты сволочь, сказал себе Калинов. Подонок!.. Влюбил ведь девчонку в придуманную тобой личность. Что теперь с девчонкой делать будешь? Как правду скажешь? Или прикидываться начнешь – я не я и лошадь не моя… А что ты там пять минут назад о вере рассуждал? О мастерах лобового удара, крепких задним умом? О трудностях, которые гордо приходится преодолевать?.. Вот ты и создал себе трудности. И, боюсь, преодолевать их придется без фанфар и барабанного боя. Вместо фанфар будут проклятья матери и слезы дочери. А вместо барабанного боя – вопли средств массовой информации… Доказать, правда, никто ничего не сможет… Да и вообще, девка сама во всем виновата…
Он и не заметил, как в своих размышлениях из обвиняемой стороны превратился в потерпевшую. Ведь поскольку он был политическим деятелем, подобные метаморфозы происходили с ним не раз, и не было в них ничего особенного, ничего, что по-настоящему тронуло бы его душу. Ведь столько всего произошло за прожитые годы… Но чем-то его душа была все-таки тронута. Иначе зачем он мысленно позвал:
– Вита!
Ответом ему было черное безмолвие.
И в самом деле, с облегчением осознал он, куда уж мне, столетнему старцу? Гипнозом не спасешься: дисивер не делает тело моложе. Так что не будем заноситься. А равно и заниматься унылым самобичеванием. Ведь на самом деле все одновременно и сложнее и проще. Есть проблема и требуется в ней разобраться. И дать Совету свои рекомендации. А потом спокойно дожидаться смерти… Ну, детки-ангелочки, казачки-разбойнички, завтра я вам устрою проверочку! Будет вам дэй-дримчик – уж не обессудьте!
Он развернулся и отправился домой. Когда он проходил мимо целующихся пар, губы его трогала откровенно презрительная усмешка, но этого в темноте никто не видел. А потом ему попалась знакомая джамп-кабина, и ему вдруг очень захотелось войти туда и набрать искомый индекс, и презрительная усмешка пропала, но этого тоже никто не видел. Он по-стариковски потоптался возле кабины, размышляя над своими желаниями. И так и не вошел. Еще раз вдохнув сладкий вечерний аромат и улыбнувшись самому себе, он отправился спать.
5. ОБРУЧЕНИЕ
Калинов поднялся в прекрасном настроении. Все было решено. Сегодня он должен закончить с этим делом. И нечего усложнять!.. Конечно, закрывать Страну Грез – глупость неописуемая, но на место этих ангелочков поставить надо. Настоящие чувства, видите ли, им нужны, глубина… А вы заслужите сначала! И не нытьем да попискиванием, а делом. Как мы!.. Как наши отцы и деды!.. Отцы и деды, правда, делали все по-другому. Но нам, во всяком случае, и в голову не приходило требовать от них чего-то еще.
Он наскоро позавтракал, запустил домашний комплекс на уборку и отправился претворять в жизнь задуманное.
Выскочив на улицу, он поежился. Видимо, метеослужба решила дать городу отдых от тепла и солнца. Утро было хмурое и холодное. Ветер пронизывал насквозь. По небу неслись с запада серые тучи. Деревья шумели и раскачивались из стороны в сторону. Можно было подумать, что в город раньше времени пришла осень.
У джамп-кабины нервно прохаживалась Лидия Крылова. Увидев его, она бросилась навстречу. Калинов остановился, соображая, куда бы от нее спрятаться, но Крылова спрятаться ему не дала. Подбежав, она крепко схватила его за руку.
– Вы извините меня, Александр Петрович, – сказала она. – Не удивляйтесь, я знаю, что вы – Калинов.
– Отпустите меня, – сказал Калинов. – Я никуда не денусь.
Комедия какая-то, подумал он. Мать ловит сбегающего из дома сыночка.
Она отпустила его, но сделала это с явной опаской, и Калинов почувствовал, что если он сделает какое-нибудь резкое движение, она снова схватит его за руку.
– Слушаю вас, Лидия… э-э…
– Сергеевна, – сказала она глухим голосом. – Александр Петрович!.. Саша!.. Сашенька!.. Я знаю, что ты… что вы видите моего Игоря… Я не буду вас долго задерживать… Я только прошу вас… Он уже две ночи не ночует дома… Вы скажите ему… передайте ему… – Она задохнулась. – Если он не вернется, я умру!.. Так и передайте!
Она резко повернулась и пошла прочь, низко опустив голову. Было видно, как вздрагивают ее плечи.
Калинов вздохнул. А ведь и действительно умрет, подумал он. Чего доброго, руки на себя наложит… Ох уж эти человеческие самки! Я бы вообще запретил таким дамам иметь детей… Они не способны их воспитать. Ей-богу бы запретил, только вот есть мнение, что это, к сожалению, негуманно. Знать бы еще, по отношению к кому негуманно…
Он вполголоса выругался, еще раз посмотрел на Крылову и вошел в кабину.
В Дримленде, по обыкновению, было тепло и солнечно. Клод сидел на травке и читал какую-то книгу. Рядом, укрывшись курткой и по-детски улыбаясь, спал Игорь Крылов. Больше никого не было видно.
– Не верти головой, – сказал Клод вместо приветствия. Виты еще нет.
– А я и не ее ищу.
– И вообще никого нет. – Клод оторвался от книги и внимательно посмотрел на Калинова. – Кроме нас. Рано еще. Обычно все собираются часам к девяти.
– А вы? – Калинов кивнул на спящего Игоря.
– Он вообще дома не ночевал. Мать совсем замучила своей ревностью. А я вместе с ним. Человек здесь в одиночку находиться не может.
– А как же утром появляется первый?
– Первого не бывает. Всегда появляются минимум два человека сразу.
Игорь вдруг всхлипнул и пробормотал что-то во сне.
– Несчастный парень! – Клод вздохнул. – Дома мать замордовала. А теперь ты появился…
– А причем тут я?
– Ты что, дурак? Или прикидываешься?.. Он же любит Виту, а она вчера сказала…
– Ладно, замнем, – прервал Калинов. Ему вдруг показались страшными те слова, которые собирался произнести Клод.
– Привет, мальчики!
Калинов оглянулся. Рядом стояла Алла, эффектная как всегда. Больше пока никто не появился.
– О чем болтаем?
– Посиди, девочка, – сказал Алле Клод. – Не мельтеши.
Алла и не подумала обидеться.
– Мне бы хотелось поговорить с тобой, – сказала она Калинову.
Калинов посмотрел на Клода. Тот пожал плечами, отвернулся.
– Слушаю тебя. – Калинов встал с травы.
– Ты не против, если мы поговорим тет-а-тет?
О Боже, подумал Калинов, никак еще одна искательница мужской ласки… Он усмехнулся и сказал:
– Я не против.
– Извини, Клод. – Алла взяла Калинова за руку. – Вот здесь мы и поговорим.
Калинов обернулся. Ни Клода, ни Зяблика сзади уже не было. Наблюдалась кромка довольно обрывистого берега, заросшая незнакомой травой. Алла села, свесив с обрыва красивые ноги, похлопала по траве рядом с собой:
– Устраивайся, Саша.
Калинов устроился, взглянул на искусительницу:
– Вот возьму и столкну тебя!
– Я не утону. – Искусительница смотрела вниз, в неспешно текущую воду, и не было в этой девушке ничего от несчастного, мечущегося подростка.
Калинов любовался ее профилем и все больше убеждался, что рядом сидит уверенная в себе, знающая, чего она хочет от жизни, женщина. Во всяком случае, гладить ее по голове или таскать за уши было так же нелепо, как совать в костер руки.
– Можно задать тебе вопрос?
– Почему бы и нет? – Она повернула к нему лицо, улыбнулась.
Такие улыбки Калинов не раз видел у стоявших под свадебным венцом невест. Казалось, они кричали всему миру: «Вот я и добилась своего! А вы, глупенькие, сомневались!»
– Поведай мне, Аля, что ты делаешь в Дримленде?
Она удивилась, распахнула кукольно-красивые глаза.
– Ведь ты не производишь впечатления несчастной, обиженной жизнью и родителями девушки. Зачем ты тут и почему тебя принимают здесь?
Она вновь улыбнулась – все той же улыбкой, – подняла руку и потрепала его за воображаемый вихор.
– Умненький мальчишечка! – Она сорвала цветок и бросила в воду. – Принимают меня потому, что некоторые гораздо сильнее ощущают свою ущербность, находясь рядом со мной. Нравится людям смаковать, как обидела их судьба. А может быть, нравится греться в лучах чужого счастья.