— Да погоди ты со своим парнем! — властно прервал тему Лисков. — Ты про себя рассказывай! Как здоровье? Память восстановилась?
— Ничего не восстановилось. Права, взялся за меня один кандидат наук…
— О чем еще следователь спрашивал? — прервал Лисков, выдавая тем самым, что ему неинтересно слушать о здоровье Шелестова.
— Он не спрашивал, он предлагал сознаться в массовом истреблении мирных граждан.
— Ты мне ему фамилию запиши! Я ему глаз на жопу натяну! Не бойся, Сашка! Я тебя в обиду не дам. Мы с тобой Войну прошли, мы кровью повязаны, и я за тебя горой встану… Значит, этот гад требует от тебя признания?
— Да, этот гад требует от меня признания.
— А как ты можешь взять на себя вину, если ни не помнишь, что ты там наворотил??
— Я ему так и сказал.
— Правильно сказал, Саня! И не бойся ничего! Не цепляйся ты за эту память! Что было, то было, тьфу! Нет этого. Теперь я твоя память, понял?! И память, и совесть!
— Понял, Тарас Петрович!
— Ну, так пей, чего расплескиваешь! Твое здоровье, Саня! Чтоб молодцом был! А этому следаку я повыдергиваю яйца! Нашим боевым братством клянусь! Пей, пей, успеешь ты на свой самолет! Еще целых полчаса!
Глава 6
Шелестов никогда не торопился с выводами, но в первый день путешествия пришел к мысли, что со Стасом в дороге легко и беззаботно. В самолете, пока Шелестов дремал, Стас перебирал какие-то бумажки, схемы, брошюры и карты, ничем не беспокоил спутника и даже не разбудил, когда разносили пластиковые коробочки с закуской. В Симферополе, пока Козырев стоял в очереди за билетами на троллейбус, Шелестов прицепился к двум подружкам в шортиках и крохотными рюкзачками за плечами и едва не потащил их за собой.
Два огромных рюкзака Стаса и Шелестова заняли весь проход в троллейбусе, народ стал ворчать. На заднем сидении, где выпало им сидеть, было душно, Шелестов взмок уже через минуту и принялся тут же стаскивать с себя камуфляжную куртку, промокшую на спине и под мышками.
Издали плато Чатыр-Даг напоминало гигантский стол, обросший густым буковым лесом. По краям его белели полоски отвесных скал, утопающих в кронах деревьев. Лес подтягивался выше середины, а редкие его лапы доставали до верхнего среза плато. Через лес к вершине вели тропы. Отвесные скалы лишь издали казались неприступными.
— Вот по этим скалам мы и полезем, — сказал Стас.
Молодые люди вошли во вкус. Они впервые работали вместе, и все получилось сразу, скальная связка доставляла обоим огромное удовольствие, какое можно получить только от профессиональной работы. Они красовались друг перед другом и не скрывали радости от той удачи, что свела их.
На козырек стены первым поднялся Шелестов, закрепил веревку, и пока Стас спускался вниз за грузом, осмотрел чистый, еще не загаженный туристами альпийский луг с вросшими в него белыми валунами. Стас тем временем уже опустился и привязывал к веревке мешок с палаткой и спальники. Он подпрыгивал от нетерпения — то ли ему хотелось побыстрее разбить лагерь и отдохнуть, то ли взять у Шелестова очередную порцию крови для анализа. Саня на всякий случай пристегнулся к вбитому крюку, чтобы нечаянно не свалиться, и потянул веревку. Груз раскачивался, цеплялся за камни, спальники едва не рвались. Скрестив на груди руки, Стас следил за ними с недовольной физиономией, но молча. Не очень тяжелая, но эта первая поклажа преодолевала земное притяжение с великим трудом, а веревка обжигала Шелестову ладони…
На какое-то мгновение он вдруг утратил чувство реальности, будто забыл, где находится и что делает. Боль от веревки электрическим током пронзила руки и добралась до самого мозга. Шелестов грохнулся на камни и схватился за голову, что есть сил надавил на глаза, и эта боль немного привела его в чувство. Стас что-то крикнул снизу, и тотчас Шелестов вспомнил — это уже было, когда-то давно, точно такая же страшная боль уже обжигала его ладони. Его сердце колотилось, как после резкого пробуждения ночью. Наконец, он обратил внимание на вопли Стаса.
— Ты там в самом деле умер или только притворяешься? Между прочим, палатка свалилась мне на голову и едва не поломала шейные позвонки.
Стас уже видел, как Шелестов медленно поднимается на ноги.
— Что, переутомился, блестящий образец армейского легкомыслия? Может быть, все-таки издашь какой-нибудь звук?
— Все нормально, — ответил Шелестов.
Стас следил за ним. Шелестов сосредоточенно тянул на себя веревку. Она снова режет ладони, думал он, прислушиваясь к своей памяти. Как стекло… Это стекло резало мне ладони. Треугольные куски битого стекла… А что было потом? Что же было?..