Про эти хинские штучки с борьбой на посохах он краем уха слышал. В ордене этому даже обучали желающих. Но зачем нужны какие‑то палки, когда в руках добрый меч из отличной стали?
Оконечность посоха, блестя стертой медяшкой, полетела прямо в лоб Гавейну, и он уже приготовился отбить дрын, а потом достать в выпаде проклятую бабу, в эту минуту так напомнившую треклятую амазонку!
Не тут‑то было – посох по‑змеиному отскочил назад, а потом вновь метнулся вперед, клюнув Гавейна в запястье.
Тот мгновенно перестал чувствовать правую руку.
Меч выпал…
Последнее, что видел крепыш перед тем, как в его голове взорвался огненный шар, после чего наступила тьма, был устремившийся прямо ему в лоб медный наконечник…
Ухмыльнувшись, чародейка перевела взгляд с неподвижного тела поверженного бритта на стонущего и воющего Парсифаля. Пошевелила пальцами, словно разминая затекшие ладони, и туша тевтона перестала корчиться и замерла.
Теперь с ними можно будет поработать спокойно. Выяснить, что это за люди, случайно ли они попались ей на дороге и кстати – откуда взялась эта непонятная магия, с какой они не так давно имели дело.
Потом…
Потом посмотрим, что с ними делать.
Однако же заниматься всякими тайными делами рядом с оживленной дорогой не слишком сподручно. Вдруг да какому‑нибудь проезжему купчине вздумается тут сделать привал? Или уйти в лес с пригожей рабыней? А не дай Темные Владыки, еще принесет нелегкая какого‑нибудь жреца‑заклинателя, который почует творимое волшебство.
Вот только как оттащить подальше этих амбалов?
Вздохнув, Файервинд уселась на пенек и с хрустом сжевала луковицу.
Да, задача не из простых.
Конечно, она могла бы благодаря своим умениям поднять и унести и этого белокурого хлыща (она неприязненно покосилась на распростертого на траве Парсифаля), и его попутчика‑бугая.
Но потом тело все равно отомстит за перегрузку. Да и не дело ей, чародейке и женщине, таскать тяжести.
Заклятием Лишения Веса она, увы, не владела – оно относилось к тем, которые Высшие (так велели называть себя ти‑уд) неохотно делились со своими учениками из числа людей: Файервинд знала от силы человек десять, умевших его использовать.
Можно, конечно, задействовать Амулет Силы, но он наполовину разрядился, а другого старый скупердяй (слава Темным, он далеко и не услышит) для своей любимой ученицы пожалел. Да и не дело тратить драгоценную ману на такое в общем мелкое дело. А то в решающий момент ее может не хватить.
Но в конце концов чародейка нашла выход.
Закрыв глаза, она просканировала окрестности и через минуту удовлетворенно хмыкнула – шагах в трехстах от нее мирно дремал матерый кабан‑секач.
Не прошло и пары минут, как он уже, повизгивая от радости, мчался к Файервинд.
Как только клыкастая тварь (возможно, брат или дядя тех, чьи черепа украшали трактир, давший ей ночлег) приблизилась к девушке, она ту же произнесла Большое Звериное Слово – именно от него происходит Малое Звериное Слово, которому в давние времена отступник Промеат научил диких людей.
Кабан тут же склонил голову в покорности, после чего ведьме осталось лишь передать в его мозг картинку того, что нужно делать.
Вскоре она уже шла по лесу, небрежно пожевывая травинку, а впереди нее пыхтящий секач волок зубами за шкирку два бесчувственных тела, словно кошка – котят.
Глава 6
ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ
Серапис, дворец наместника, август того же года
Нет, жить и впрямь хорошо!
Разве можно предаваться унынию, когда перед тобой на столе расположилась этакая‑то благодать? Положительно, только закоренелый мизантроп и мерзкий богохульник станет отрицать очевидное.
Вот хотя бы эти превосходные овощи. Сочный латук, доставленный прямо из Египта. Краснобокие томаты, привезенные из‑за Океана. Крепенькие пупырчатые огурцы (ну, эти «земляки», выращенные в какой‑нибудь из сераписских латифундий).
А фрукты? Наливные яблоки, медовые груши, кисло‑острый ананас…
Тут бы Горация с Вергилием надо, чтобы описать изобилие даров Цереры. На худой конец Стира Максимуса. Правда, тот больше по части политической сатиры мастер. А с чего бы? Неужели ему так плохо живется в благословенной Римской Империи? Вроде и дом полная чаша, и жена красавица, и вес в обществе имеет. Чего еще для счастья надобно? А вот же…
Сколько раз уже приглашал его Эомай на беседу. И не как наместник провинции, а по‑родственному. Просил быть осторожнее в высказываниях. Ведь столько «доброхотов» вокруг. Так и норовят насолить новой власти, отобравшей хлебные места у прежних отцов города. Тут надо бы вести себя скромно, с оглядкой, пока не упрочится их положение.
Стир кивал, соглашался, но, только ступал за порог наместничьего дома, тотчас же забывал все клятвы и обещания. Что с него взять? Одно слово – поэт.
Но что это с утра о грустном?
Не лучше ль заняться вот этой обливающейся каплями золотистого жира перепелкой, фаршированной трюфелями? Или аппетитными аллеманскими колбасками, обжаренными в луково‑томатном соусе?
Что‑то аппетит пропал. Вот так всегда. Стоит лишь подумать о печальном, и он куда‑то улетучивается.
А ведь раньше такого не было. Наоборот, едва видела перед собой накрытый стол, так сразу и приходила в доброе расположение духа.
Правду говорят умные люди, что от высокого положения хорошему человеку одни слезы да неприятности.
Лучше бы Эомай тогда отказался от должности. Знал же, сколько хлопот принесет наместничество в Сераписе. Но попробуй отговорись, когда насели со всех сторон. И старенький август Птолемей, и императрица Клеопатра, и главный советник Потифар. Даже сам цезарь Кар лично просил ее супруга помочь восстановить порядок в Империи.
Кар…
Златокудрый, голубоглазый мальчуган, волею судьбы ставший наследником огромной державы. Как он там?
Совсем забыл свою подружку. Не пишет. Только передает неизменные поклоны в официальной переписке с Эомаем. Обиделся, что не его выбрала? Так ведь сердцу не прикажешь.
Да и не пара они друг дружке. Он ведь природный государь, потомок царей Тартесса, ведущих свой род от атлантов.
А она… Ни рода своего не знает, ни племени. Всего‑то и родственников, что сестра‑близняшка. Пытались они с Лаской разузнать что‑либо о своих родителях, да так у них ничего и не вышло.
Зато Кезия хорошо все ведает о родословной своей бывшей послушницы. Пригрелась у своего братца в Болонье и рассылает по всей провинции хулительные хартии против «впавшей в блуд и ересь дочери сатаны». И ведь прямо по имени не называет ни ее, ни Эомая. Боится, что плюнет наместник на иммунитет, предоставленный кляузнице Святым островом, и таки доставит ее на суд скорый и справедливый.
«Блуд и ересь!» Уж кто бы говорил! Забыла «матушка‑настоятельница» как сама во святых стенах обители предавалась скверне, кувыркаясь, прости Господи, в своей келье со встречным и поперечным, а наипаче же с главным заговорщиком Газдрубалом (упокой, Создатель, его грешную душу).
Ох, надобно хоть кофею испить с пирожным. Чудодейственное зелье из Аунако хорошо способствует исцелению души от тоски и уныния.
Хм, а где же выпечка?
Ну!..
Просто слов нет!
Нигде за ним не поспеешь.
Уж кто не меняется со временем, так это некое пушистое и ушастое существо, обладающее поистине неутолимым аппетитом.
«Ви‑и».
Еще обижается. Будто неправду молвила.
«Ку‑ви‑и» – «А тебе завидно?» – привычно «перевела» она.
Кусик, он и в доме наместника провинции кусик.
Только раздобрел изрядно на патрицианских харчах. Еле передвигается. Не мешало бы кое‑кому и на пост сесть.
«Ви‑и‑и кви!» – «На себя, сестрица, посмотри!»
Ладно, ладно. Правда твоя. Оно хоть и нет аппетита, а как‑то само собой естся. А еще эти постоянные приемы. Гости, угощение… Где тут за фигурой уследить. Ну, прибавила пару фунтов…