– Вот и жаркое…
Так это было сказано убедительно, что мальчик тут же полез в кусты, куда улетела стрела, словно ожидая найти там самый настоящий шкворчащий обугленным жирком кусок мяса на серебряной тарелке. Никакой тарелки он там, конечно, не нашел, зато обнаружил крупного зайца, пронзенного стрелой. Только выбрался из кустов, как Дедушка, обернулся к Эвину и сказал, ткнув луком в какие-то стебли, торчащие неподалеку:
– Вот и гарнир…
Эвин подошел к стеблям, оторвал остроконечный листок, пожевал – горько! – и выплюнул. Дедушка не ждал мальчика, фигура его почти уже скрылась за красными мощными стволами. Эвин, торопясь, дернул стебель – и он легко вылез целиком, обнаружив толстый белый корень.
– Набери охапку, – донесся до него голос старика. – И вот еще…
К ногам мальчика упал пустой кожаный бурдюк на перевязи. Сопя от обиды, Эвин принялся дергать стебли (куда деваться, сам согласился, а слово назад не возьмешь) и вдруг под ногой у него мокро чавкнуло. Оказалось, что под слоем прошлогодней листвы бежал тоненький бесшумный ручеек, не видный ни с какой стороны. Эвин с жадностью припал к воде.
Когда он напился, наполнил бурдюк, повесил его за спину и собрал в руки все находки, старика уже и след простыл. Мальчик побежал наугад, выкрикивая:
– Дедушка! Дедушка!.. – и вдруг заметил, как между деревьями колыхнулось что-то большое, темное, мохнатое…
Он ринулся туда, подгоняемый шлепающим по спине бурдюком. Врезался в кусты, ломая ветви, продрался сквозь них… И оторопел. Прямо на него смотрел огненными злыми глазками громадный медведь, уже поднявшийся на задние лапы.
Медведь двинулся к Эвину.
Мальчик даже не смог попятиться. Единственное, что у него получилось сделать, – это закрыть глаза. Лицо его опалила жаркая вонь из разинутой пасти зверя, уши наглухо запечатал сиплый звериный рык, по щекам ударила воздушная оплеуха (медведь, видно, замахнулся лапищей для единственного смертельного удара).
И вдруг рык освободил уши мальчика – стало очень тихо. Эвин открыл глаза и увидел, как чудовище заваливается набок, бессильно скашивая потухающие глазки на оперенье торчащей из уха стрелы.
От удара гигантской туши дрогнула земля, с высоких ветвей сорвались и закружились, падая, несколько красных дубовых листочков…
Откуда-то из-за деревьев вышагнул Дедушка. Старик посмеиваясь, стряхнул с косматой шапки пару застрявших в ее космах листьев, убрал лук за спину.
– Весело тебе пугать меня?! – трясущимися губами выговорил Эвин, пытаясь за раздражением скрыть все еще бултыхавший его внутренности страх. – Весело, да? Не мог раньше выстрелить? Вот я дядюшке скажу, он тебя!.. Он тебе!.. Высечет! В железо закует! Попомнишь это!..
– Мог и раньше выстрелить, – покладисто согласился Дедушка. – Только тогда зверь на тебя бы рухнул и раздавил. А когда он лапу-то поднял, он баланс равновесия изменил. Ну, будет ругаться. Ты ведь есть хотел, юный господин? Разводи костер, ужинать станем. Вот здесь разводи, – старик указал под большущий дуб, на открытое место между извивами могучих корней.
– Почему здесь?
– Ты, кажется, десерта желал…
Мальчик, поколебавшись, отправился за хворостом, не стал пытать старика насчет того, как может быть связано его желание десерта и надобность устроить костер именно там, где указано. Все равно Дедушка, как обычно, прямо не ответит, скажет какую-нибудь непонятность, которая разъяснится потом.
Пока Эвин возился с топливом, старик успел освежевать и выпотрошить зайца, выкопать под дубом ямку, положить туда тушку, закрыть ее куском дерна со мхом. На закопанной ямке развели костер, а, когда он разгорелся, старик подкинул в огонь какие-то ветви, отчего над пламенем поднялся черный горький дым, заставивший мальчика резво отпрыгнуть в сторону, чтобы не задохнуться.
Впрочем, гадкая удушливая чернота скоро иссякла, дым стал обыкновенным. Эвин вернулся к костру, под руководством старика, занятого свежеванием медведя, поставил на огонь котел с водой, почистил и свалил в закипающую воду коренья.
Когда коренья сварились, старик ловко отодвинул костер подальше от дерева и выкопал зайца…
Мясо, запеченное в собственном соку, оказалось изумительно вкусным, как, впрочем, и каша из разваренных кореньев. Насытившись, Эвин повеселел. Жизнь в лесу теперь казалась ему вполне сносной, а Дедушка – весьма милым. Он даже мысленно простил его за все доставленные ранее неудобства и решил, когда вернется в Утреннюю Звезду, не просить дядюшку Альву его наказывать.