И взглядом поискал среди кухонных принадлежностей что-либо подходящие в качестве оружия.
– Подвинься, дядя, – пнул я ногой ошалевшего от страха повара, лежавшего в проходе. – Лезь под стол, – посоветовал я ему, сгребая в горсть хорошо заточенные шампуры; тот повиновался, прикрыв голову руками и не глядя на меня, – во избежание, так сказать…
Сидор уже управился с перевязкой, когда в кухню заскочили первые два клиента с "узи" в руках. Помоему, они даже не успели понять, что случилось, как две стальные полосы пробили им шеи навылет.
Я мысленно поблагодарил неизвестного мастера-кустаря, изготовившего – правда, нечаянно – такие великолепные метательные ножи-стрелы. Поддерживая бледного и немного вяловатого Сидора, я потащился в сторону двери, ведущей к подъемнику.
Во внутренний двор гостиницы мы поднялись без приключений в скрипучей клетке сварганенного на скорую руку лифта-подъемника, предназначенного для подачи продуктов в кухонную кладовую.
На удивление, во дворе было пустынно. Видимо, перепуганные перестрелкой в баре служащие гостиницы попрятались кто куда.
Нам повезло – прямо перед дверью подъемника стоял импортный микроавтобус с открытой задней дверью. Внутри салона виднелись коробки с заграничным пойлом, и, судя по надписям, ящики с консервами и алюминиевые поддоны с копченой красной рыбой.
Наверное, разборка в баре помешала разгрузке, и водитель дал деру, даже не удосужившись прихватить с собой ключ от зажигания, что меня обрадовало до глубины души.
Мы забрались внутрь микроавтобуса, я сел за руль и неторопливо выехал через распахнутые ворота, совершенно проигнорировав отчаянно жестикулирующего охранника, попытавшегося было загородить нам путь.
Когда мы уже катили по проспекту, мимо нас с воем пронеслось несколько милицейских машин, набитых под завязку омоновцами. Посмотрев им вслед, Сидор вымученно ухмыльнулся и сказал:
– А теперь направо и дальше до упора… – И добавил, любовно глядя на меня: – Ерш, Ерш, сукин ты сын… Я теперь тебе по гроб жизни обязан. Бля буду…
– Не было печали… – пробормотал я в ответ, напряженно следя за дорогой – не нарваться бы на какого-нибудь ретивого гаишника. – Ты смотри коньки не отбрось. Держись…
Удивительно, но я вдруг понял, что приобрел себе наконец настоящего друга, чего у меня отродясь не бывало. Теплая, удивительно приятная волна окатила все мое тело с ног до головы и, угнездившись в сердце, неожиданно вышибла слезу радости.
С чего бы? Неужто старею? Похоже, нервишки у меня действительно того…
Ругая себя последними словами за нечаянную слабость, я механически переключал рычаг скоростей, крутил баранку, тормозил на светофорах…
И, чувствуя, как оттаивает лед моей замерзшей души, со страхом прислушивался к необычному для меня состоянию покоя и умиротворенности.
Волкодав
Этот отпуск был нужен мне как козе баян или папуасу пианино.
Но Кончак остался непреклонен – возьми путевку в санаторий и иди, брат Волкодав, к едреной фене, сгинь с глаз, но чтобы через двадцать дней отчитался, сколько принял лечебных процедур, и показал отменный черноморский загар.
Конечно, санаторий был клевый, Минобороны, раньше здесь отдыхали старшие офицеры и генералитет со своими домочадцами или шмарами, а теперь – в основном штатские, те, у кого бабок валом.
Естественно, основную массу отдыхающих составляли квасные патриоты, так называемый средний класс, для которых отдых на Карибах или, скажем, в Анталии, являлся просто предательством национальной идеи.
Но были здесь люди и весьма состоятельные, пресыщенные забугорьем по самое некуда.
И если с первыми я еще как-то мирился – наверное, потому, что, как и они, самое интересное, гордился своей национальной принадлежностью, – то с пухлыми денежными мешками найти общий язык не мог.
Глядя на их мученические рожи – со стороны казалось, будто у них у всех до единого обострение геморроя, – меня так и подмывало сотворить что-нибудь эдакое, да еще и с мордобитием, да так, чтобы отсюда они смайнали в свой обожаемый капиталистический рай со скоростью звука.
Понятно, наш ненавязчивый сервис кого хочешь может довести до белого каления. Так ведь знали, куда едут, какого хрена?!
Особенно я ненавидел их баб – раскормленных, увешанных драгоценностями самок, тупых и наглых, с виду чинных и неприступных, а на самом деле – развращенных до мозга костей, с похотливыми зенками, перед которыми всегда маячит призрак здоровенного мужского… в общем, что тут не ясно.
Такой уж я везучий, что с самого первого дня пребывания в санатории моему злому гению угодно было использовать меня в качестве подопытного кролика. Естественно, меня первым делом усадили за стол этих самых "новых русских".
Видел бы кто, с каким высокомерием они орудовали всеми этими вилочками, ложечками, клюшечками! С ума сойти, чтоб я пропал!
С обалделым видом я просидел напротив супружеской четы из столицы и их прыщавого недоросля в полной неподвижности минут пять, пока меня не понесло по кочкам.
Да уж, я им выдал… Концертик был еще тот.
Я рассказывал сальные анекдоты, ржал, словно застоявшийся жеребец, хлебал щи со звуками, издаваемыми водяным насосом в опустевшем резервуаре, а в конце обеда начал отрыгивать, будто у меня была по меньшей мере язва желудка.
Ясное дело, ужинал я в гордом одиночестве.
Кайф продолжался ровно двое суток. Я чувствовал себя на седьмом небе. Жизнь начала казаться вполне сносной, и я даже позволил себе завести легкий флирт с одной недоразвитой телкой, как оказалось, училкой из Муходранской школы забытого людьми и Богом района, копившей целый год денежку для поездки в этот санаторий, чтобы – чем черт шутит! – оторвать себе видного жениха при больших звездах на погонах.
Дело в общем уже шло на лад, до первого промежуточного финиша оставалось пять минут на пудреж мозгов, пять часов на двадцать метров пути от ее номера к моему, несколько мгновений сомнительного счастья и сутки на отдых одеревеневшего от бессмысленной болтовни языка.
Увы, увы… Везение закончилось довольно быстро. Мне опять достались богатые подкидыши под номером два.
Вторые оказались покрепче. Они держались, как оловянные солдатики, почти трое суток, пока я не надрался до положения риз и не начал внаглую приставать к супружнице круто сваренного бизнесмена, выходца из пролетариев.
Само собой, это ему не понравилось (чего нельзя было сказать о его половине).
"Дуэль" состоялась на летней веранде, возле фонтана. Парень был здоров, словно бык, но привыкший к легким победам над беззащитными гражданами, коих он "доил" на рынках с компанией таких же паразитов, как и сам, новый русский дал маху.
Его хук справа попал в небо, а затем он почему-то очутился в чаше фонтана.
И так раз десять, как в том известном анекдоте о человеке, поскользнувшемся на апельсиновой корке и упавшем на нож несколько раз подряд.
Всласть повеселившись, я вытащил незадачливого бойца из воды и с отеческой теплотой в голосе посоветовал усиленное питание, массаж и по вечерам лед на расплавленные мозги.
Больше я его в санатории не видел…
Следующая неделя оказалась поистине райским наслаждением, как в рекламном видеоролике. Я даже поправился на килограмм, валяясь на отменном песчаном пляже словно одряхлевший тюлень.
Единственным неудобством в моем удивительно цельном и прекрасном времяпровождении была бедная училка, издали пожирающая меня влюбленно-томными взглядами.
Однако я был стоек, неприступен и целомудрен. Дошло до того, что я даже сам себе начал нравиться: эдакий граф Монте-Кристо, Калиостро и святой схимник, вместе взятые.
Но, как всегда, но…
На этот раз неприятности угнездились, как ни странно, за столом в дальнем углу, под пальмой, почти полностью закрывающей широкими листьями сидящих там едоков. Из-за своих баталий я расслабился и потерял бдительность, да и кому какое дело до такого раздолбая, как я?