Вот-вот блеснет первый луч восходящего солнца, который согреет остывшую за долгую зимнюю спячку кровь, и скользкие тугие тела гадов начнут вить свои смертоносные кольца и петли, чтобы схлестнуться в бескомпромиссной схватке.
Волкодав
Да-а, домик был как картинка – красный импортный кирпич, тонированные стекла окон, какие-то башенки, флюгеры… и кованые решетки на окнах.
Мне показалось, что во дворе, куда мы зарулили на своей видавшей виды "волжанке", открылся всемирный автосалон – так много там было машин самых дорогих и престижных зарубежных марок.
Наша старушка на их фоне казалась даже не бедной родственницей, а нищей попрошайкой, случайно забредшей на бенефис модного кутюрье.
Но мне все это великолепие было по барабану – едва не оцарапав чей-то серебристый "мерс", я нахально приткнул "Волгу" не туда, куда указывал распорядитель, а там, где мне понравилось.
На его возмущенные возгласы примчался откуда-то важный хмырь, но рассмотрев, кто приехал, он только цыкнул на своего подручного и расплылся в благожелательной улыбке.
Я мысленно возликовал – значит, брат Волкодав, нас тут уважают, а потому плюй на все и делай погоду по нраву.
Еще на подъезде к месту встречи я заметил небывалое для столь глухих и укромных мест оживление.
Среди деревьев там и сям мелькали небольшие группы молодых ребят с фигурами качков. Вдоль дороги, с виду пустынной, был натянут тонкий кабель; его назначение я понял, когда заметил на сосне, почти у верхушки, видеокамеру охранной сигнализации.
А на пригорке, под маскировочными сетками, стояли импортные вездеходы.
Я только ухмыльнулся, узрев этот дилетантский шухер.
Знали бы эти пацаны, что несколько отборных спецназовцев сейчас залегли едва не под ногами у них и по первому моему сигналу готовы разнести здесь все к чертям собачьим. Не говоря уже о группе поддержки на двух вертолетах, которых американцы прозвали "черными акулами".
Так что не зря тот хмырек так раскланивался с Кончаком и что-то лепетал, как клоун на арене цирка, позабывший текст репризы.
Мы им не жошки кастрированные и уважать себя заставим любого, будь он хоть самим Рокфеллером.
На пороге дачи-дворца нас встретил, видимо, сам хозяин.
– Как насчет обеда? – поинтересовался он, любезно пропуская нас внутрь.
– Только быстро, – взглянул на наручные часы Кончак. – До встречи осталось полчаса.
– Стол уже накрыт. Прошу сюда… – Благодарю.
Кончак был сама любезность, хотя я и заметил, что он несколько на взводе.
Мы буквально проглотили обед, даже не успев толком разобраться, что нам подали, и посмаковать всласть, хотя стол был поистине царским: серебряная посуда, старинный фарфор и вина, названия которых я даже не слыхивал.
После перекуса, предварительно обшмонав с ног до головы на предмет личного оружия (что было обусловлено заранее), нас провели на второй этаж. Там, под высокой дверью из мореного дуба, украшенной искусной резьбой, уже слонялись пять крепких неразговорчивых ребят, судя по внушительным фигурам, моих коллег по части охраны важных персон, заседавших в просторном светлом зале, как я успел заметить, когда Кончак отворил тяжеленную чудо-дверь.
– Что приуныли, орлы? – бодро обратился я к коллегам, которые не удосужились на мое приветствие даже покивать головой. – Может, в картишки сгоняем, пока наши хозяева разводят трали-вали?
– Ми тэбэ нэ орлы, – отрезал один из них, чернявый с усами под горбатым носищем. – Я так и знал… – легкомысленно сказал я.
И сел на подоконник – с расчетом держать их всех в поле зрения.
Заметив, как после моих, достаточно дерзких, слов усатый кавказец грозно набычился, я со смешком продолжил:
– Я так и знал, что здесь карты не держат. В таком интерьере, – я картинно обвел вокруг себя рукой, – и такие плебейские забавы… – Помолчи, – раздраженно прошипел второй.
Это был голубоглазый верзила почти моего роста с кулаками-молотами, расплющенными грифом штанги, насколько я мог предполагать.
– Уже умолкаю. Хотя, я думаю, им там наш треп вряд ли слышен, – указал я на дверь. – Вот тоска, – деланно вздохнул я, оглядываясь. – Даже телевизора нет.
– Да-а, телик неплохо бы… – мечтательно протянул третий, широкий, как шкаф, но с простодушным детским личиком недоросля. – Там по кабельному таких телок показывают, закачаешься. Буфера что тебе автомобильные шины. – Кому что… – презрительно ухмыльнулся четвертый, с темным от загара лицом.
Он был постарше всех нас, но, похоже, силенкой Бог его тоже не обидел. Темнолицый двигался, как культурист на подиуме, легко, непринужденно и с грацией, присущей только настоящим, хорошо "растянутым" атлетам.
– Ну да – кому что, – с вызовом ответил ему третий и хитро хихикнул: – Но тебе ли об этом говорить? – Сморчок… – раздраженно пробормотал темнолицый "старик".
И отошел в угол. Похоже, слова "недоросля" задели его за живое, но я не знал истинных причин такой пикировки.
– А ты ничего… – оценивающе осмотрел меня толстомясый "шкаф", которому раздражение "старика" было до лампочки; ох уж эта молодежь! – Где тренировался?
– Это было так давно, что мои скудные мозги такой ненужный факт вычистили из башки задрипанной метлой, – широко ухмыльнулся я, поддерживая разговор.
– Наш человек, – подмигнул мне "недоросль", обращаясь к остальным. – Так что не стройте из себя дерьмо на палочке. Шефы поговорят и разойдутся с миром, а нам не мешает поближе узнать друг друга.
– Зачэм? – вызывающе ощерился кавказец. – Ти что, братка моя, да?
– А затем, что если когда-либо – тьху, тьху! – нам придется столкнуться на узкой дорожке, то мы вполне сможем сварить дело полюбовно. Дошло?
Он снова подмигнул, но уже кавказцу.
Я невольно про себя восхитился этим пацаном – ай да дипломат! Все просекает, сукин сын! Понимает, что драка наших хозяев – это не совсем наша драка.
И это притом, что на труса он явно не похож – таких вблизи себя боссы не держат, они многократно проверяются. И значит, у парня котелок, несмотря на его несколько наивный вид, варит будь здоров.
Нехорошо так ошибаться, Волкодав, нехорошо…
Юный "шкафчик" не зря намекнул на снисхождение друг к другу, коснись чего. Судя по поведению и реакции окружающих на его слова, он был телохранителем самой большой шишки на этом сборище.
Похоже, он вполне может располагать важной информацией, от которой зависят наши жизни. И это значит, что толковище за дубовой дверью могло закончиться и не совсем так, как мыслилось Кончаку.
Прошел час, второй, третий…
Наш треп постепенно сошел на нет, и теперь мы сидели по своим углам, поскучневшие и отрешенные. Несмотря на уютную обстановку и благостную тишину, в наши души неслышно, поступью хищного зверя, забралась настороженность.
Даже вальяжно рассевшийся в мягком кресле "шкафчик" подобрался и посуровел. Взгляды, которыми мы изредка обменивались, вряд ли можно было назвать братскими и дружелюбными.
Как-то неожиданно обнаружилось, что мы все выкормыши одного и того же зверинца, только сидевшие в разных клетках.
Мы незаметно – по крайней мере, нам так казалось – приглядывались друг к другу, оценивая свои шансы на случай времени "х", когда размышлять и колебаться будет недосуг.
И однако же ни кавказец, ни "старик", ни тем более остальные собеседники не привлекли такого пристального моего внимания как еще один, пятый.
Он практически не принимал участия в разговоре и, когда к нему обращались, только мило улыбался и в основном кивал, соглашаясь.
Симпатичное, резко очерченное лицо парня можно было назвать даже красивым, если бы не тяжелый остановившийся взгляд, в котором таилось такое страдание, что, когда я встречался с ним глазами, у меня по спине полз холодок, несмотря на мою толстокожесть.