Я уже видел просветы между деревьев, когда услышал щелчок передернутого затвора и тихий голос спросил:
– Пароль?
– Вятка, – поторопился ответить шеф Волкодава. – Отзыв?
– Тула. Это вы, товарищ полковник?
– Капитан Лебедев? – обрадованно уточнил полковник.
– Так точно.
– Веди нас на КП.
– Есть…
Командный пункт спецназовцы устроили в стогу сена у края луговины. Стог стоял на пригорке, на самом виду. И только очень проницательный человек мог заподозрить его истинное назначение на данный момент.
Внутри стога, откуда была вытащена добрая половина сена, находились два наблюдателя с прибором ночного видения, стереотрубой и рацией.
Конусовидные стены из свежесрубленных сосновых жердей источали запахи живицы и лугового разнотравья. На импровизированном столике, которым служил толстенный пень, стояли термосы с едой и переносной фонарь на батарейках с зеленым стеклом.
Едва забравшись внутрь КП, шеф Волкодава застонал и тяжело опустился на охапку сена, прикрытую грубошерстным солдатским одеялом.
– Что с ним? – встревожился капитан.
– Перевязку и антидот! – скомандовал Волкодав.
После укола полковнику стало легче.
– Объявить готовность номер один, – приказал он капитану.
– Слушаюсь!
– Волкодав!
– Да, шеф, – без особого рвения и чинопочитания отозвался Пятьдесят Первый. – Как видишь, я сейчас не в форме…
Полковник поморщился, устраиваясь поудобней.
– Сожалею, но помочь тебе ничем не могу. – Он с участием смотрел на меня. – Лично не могу помочь, – поторопился добавить полковник, заметив, как я изменился в лице. – А вот Волкодав, думаю, не откажется. Видишь ли, это не тот случай, когда я могу приказывать…
– Считайте, товарищ полковник, что я приказ получил. Разрешите выполнять! – попытался вытянуться во весь свой богатырский рост улыбающийся Пятьдесят Первый. – Иди… А я уж тут сам… немного поразвлекаюсь…
Жестокая улыбка, больше похожая на звериный оскал, добавила еще больше морщин на его измученном лице.
– Штурм будет, как только рассветет, – сказал полковник. – Если успеешь – присоединяйся. Но главное – обеспечь Ершу нормальный отход. А тебе… Тебе спасибо, парень. Живы будем – сочтемся.
И он протянул мне руку…
Ах, сколько раз я представлял этот момент!
Я шел по лесу, и мне казалось, что я давно знаю и эти беспорядочные тропинки, протоптанные дачниками, и деревья, нашептывающие что-то убаюкивающее, и грустный плеск речной волны, и даже ветер с его луговыми запахами свежескошенного сена, дыма рыбацких костров и болотной сырости…
Двухэтажный дом-дача, где томилась моя Ольгушка с сыном, находился на расстоянии около километра от КП.
Подойдя вплотную к забору, окружавшему дом, я взмолился: Господи, ну пусть она будет на месте! Я так долго шел сюда, что если ее и сына здесь не будет, то, боюсь, больше не выдержу этого испытания…
Охрана дачи была так себе, ни рыба ни мясо.
Внутренне подготовленный крушить, убивать, разнести все тут вдребезги, я невольно придержал удар, когда наткнулся на мирно почивающего сторожа, плешивого мужика лет шестидесяти, с солидным брюшком. Он спал на голом деревянном топчане внутри крохотного лубочного домика, раскрашенного во все цвета радуги.
Похоже, это резное чудо, сотворенное руками какого-то народного умельца, было предназначено для детских игр.
И тут впервые за время нашего знакомства с Тимохой я почувствовал к нему нечто похожее на чувство запоздалой благодарности – ведь он все-таки заботился о моем сыне, хотя и не бескорыстно.
Я "усыпил" сторожа одним легким щелчком и хотел было оставить его мирно отдыхать и дальше.
Но тут Волкодав, следующий за мной как тень, оттолкнул меня в сторону и достал из-под фуфайки, служившей толстяку подушкой, внушительного вида "дуру" большого калибра.
Тихо хмыкнув, он сноровисто спеленал сторожа обрывками найденных в домике веревок и шнуров и воткнул ему в рот кляп из его же майки.
Больше на подворье мы не нашли никого. Не было и сторожевых псов, наверное, из-за мальчика.
Но когда мы заглянули в освещенное окно первого этажа, то нам предстала картина совершенно не по вкусу.
Там находилась настоящая охрана дачи, четыре человека. Двое бодрствовали, пялясь в экран портативного цветного телевизора, а их товарищи спали на обшарпанном диване валетом в дальнем конце комнаты, куда почти не доставал свет бра.
Из оружия охранники имели два "калашникова" и помповую гладкоствольную многозарядку.
Наверное, у них были и пистолеты, но мы не заметили. Похоже, Тимоха держал их здесь как подкрепление на время сходняка – мой нынешний шеф всегда отличался изворотливостью и предусмотрительностью.
Толкнув меня в бок, Волкодав зловеще ухмыльнулся, достал пистолет с глушителем (у меня был такой же) и знакомым жестом большого пальца указал на землю.
Я не возражал – мне вовсе не хотелось даже малейшим промахом поставить под угрозу жизни моих самых близких людей. Тем более что мы не знали, в какой комнате они находятся и нет ли еще где-нибудь охранников.
Парадную дверь Волкодав открыл универсальной отмычкой.
Темный вестибюль встретил нас настороженной тишиной и запахами увядающих цветов. Комнату, где находилась охрана, мы нашли без труда – по бормотанью телевизора.
В щель неплотно прикрытой двери виднелась тупая физиономия одного из бодрствующих; он что-то жевал, время от времени облизывая жирные пальцы. Возле него, на журнальном столике, стояла глубокая миска и лежал автомат.
Мы ворвались в комнату бесшумно, словно исчадия ада. Охранники на миг остолбенели, увидев нацеленные на них пистолеты.
Но только на миг – в следующее мгновение они уже держали оружие в руках. Похоже, выучка у них была отменной.
Два негромких хлопка трудно было расслышать из-за работающего телевизора. Однако и этих, достаточно слабых, звуков хватило для того, чтобы отдыхающие охранники подхватились как ошпаренные.
Но было поздно…
В других комнатах первого этажа никого не было, в чем мы вскоре и убедились. Когда я начал подниматься по деревянной лестнице на второй этаж, то мне едва не стало дурно.
А что, если все наши усилия затрачены впустую? Что, если их там нет?
С трудом сдержав стон от ужасных предчувствий, я наконец преодолел лестничный марш и очутился в небольшом коридоре, по обе стороны которого при тусклом свете одинокого плафона виднелись белые высокие двери.
Какую из них открыть?!
Волкодав деликатно держался позади.
Я посмотрел на него; он по-дружески подмигнул – мол, не дрейфь.
Стараясь сдерживать дыхание, я подошел к первой попавшейся двери, взялся за ручку… и вдруг услышал в дальнем конце коридора голоса!
Едва сдерживаясь, чтобы не побежать, я на цыпочках подошел к последней двери справа и прислушался.
Господи, неужели?!
Полусонный лепет малыша и мягкий успокаивающий голос матери грянули в моей голове как вселенский хорал.
ЭТО БЫЛ ГОЛОС МОЕЙ ОЛЬГУШКИ!
Я попытался ступить еще шаг, но ноги перестали мне повиноваться.
Прислонившись к стене, я сполз на пол… и заплакал. Слезы лились ручьем, беззвучные рыдания сотрясали мое тело, и я никак не мог их унять…
Очнулся я оттого, что Волкодав тряс меня с силой за плечо. – Извини, дружище, но нам пора сматываться…
Его голос звучал виновато.
Я тряхнул головой, прогоняя остатки наваждения и поднялся.
– Иди… – слегка подтолкнул меня Волкодав. – А я тут посторожу… на всякий пожарный случай…
Я уже хотел было отворить дверь, но тут мне что-то помешало.
Пистолет. Он был сейчас совершенно не к месту, казался лишним, инородным и тяжелым, словно пудовая гиря.
Не оборачиваясь, я ткнул его в руки Волкодава и притронулся к дверной ручке.
Я ИДУ К ТЕБЕ, ОЛЬГУШКА, СЛЫШИШЬ! Я ИДУ!