Тем временем у моей мамы нарастало что-то вроде нетерпения, психов или просто нервного срыва. Я могла поинтересоваться, что с ней происходит, но после последнего монолога я решила просто молчать. Если ей будет необходимо что-то спросить у меня или что-то сказать, то она не станет медлить. Это уже проверено. Она всё сильнее и быстрее начинала перебирать глазами каждый кусочек пейзажа за окном и всё реже смотрела на дорогу. Это меня всерьёз пугало. Хоть у неё уже и пятнадцатилетний стаж. Что её так тревожило, что она так нервничала? Не выдержав, она остановила машину на обочине, расстегнула свой ремень безопасности и повернулась в мою сторону. Её пугал мой расстроенный вид. Лиззи смотрела на меня с некой лаской, которой я давно не ощущала. Кажется, она знала, чего хочу я, поэтому она начала отвечать на мои вопросы, и даже на те, которые я не озвучивала:
— Черри, я понимаю, что сделала тебе тогда больно, — сказала она очень нежно, прикасаясь кончиками пальцев моей щеки. Но это было необходимо. Прошу тебя, выслушай меня. Отдала я тебя в приёмную семью только из-за того, что уже не могла тянуть нас обоих. Я сражалась за то, чтобы ты не нуждалась ни в чём. Но твой отец, после того, как бросил нас, ничего не присылал. Хотя в его полномочиях и обязанностях присылать тебе алименты. В общем, я больше не могла. Я работала на трёх работах практически одновременно, спала всего три-четыре часа в сутки, сильно уставала, а из-за этого менее продуктивно работала. И я отдала тебя Эдисону в надёжные руки, так как знала этого человека. Когда я тебя отдала, и ты уже начала жить спокойной жизнью, ко мне пришёл давний знакомый, который предложил мне продвигать своё творчество в лучшую сторону. Кто-то ему предложил продавать мои картины за невероятные деньги. У моих картин появился тайный покупатель. Он знал, что я пишу песни и рисую картины. И, прочитав один текст, увидев своими глазами одну из моих свежих картин, он пришёл в восторг. Тогда я задалась целью: я заработаю с песен и картин, куплю большой дом на заработанные деньги, обеспечу тебя всем, чем необходимо, во что бы мне это ни стало. Когда я набрала нужную сумму с гонораров, купила дом, сделала ремонт, я поняла, что я была близка к концу. Я помнила свою цель, которую на тот момент я почти выполнила. Оставалось только вернуть тебя домой. Понимаешь? Я вовсе не желала тебе зла.
Я слушала и понимала, что это правда, ведь её голос дрожал, руки тряслись, а из глаз вот-вот могли политься слёзы. Мне очень хотелось верить в это, поэтому я поддалась чувствам. Я не выдержала, и сама заплакала. Я ненавидела родную мать на протяжении трёх лет из-за того, что она бросила меня, хотя это было необходимостью. В моей голове звучал только один вопрос, на который я не получила ответ. Не раздумывая, я озвучила его:
— Но… но почему ты не сказала мне? Я бы нашла подработку, мы бы справились с этим.
— Я не знаю, дорогая, не знаю. Наверное, я испугалась. Я испугалась, что упаду в твоих глазах, — в её голосе звучала досада, грусть и боль. Я боялась это услышать. Неужели она была такого мнения обо мне?
— Мама, в моих глазах ты бы от этого не упала. Если бы ты мне тогда сказала, я бы нашла себе работу, где хорошо платят, а тебя заставила бы уйти с одной из работ, чтобы ты хоть на часок спала подольше. Разве ты не понимаешь, что я ценила и до сих пор ценю твой труд?
— Спасибо, Чер, спасибо! — из её небесно-голубых глаз полились слёзы: это были слёзы радости, или слёзы грусти и боли? — Я очень рада, что нам удалось поговорить, что мы всё выяснили и что мы помирились, — ответ сам пришёл ко мне.
После такого откровенного разговора, который мама берегла на самое худшее время, она предложила мне пересесть к ней на переднее сиденье и выбрать самой музыку, которую я хотела бы послушать. Конечно, от такого шанса я отказываться не стала, ведь мама всегда была против, чтобы в её машине играла моя музыка. Лиззи с самого детства приучала меня к классике, или хотя бы к попсе. Но я любила слушать рок и рэп. Ничего из этого маме не нравилось. Всегда, когда я включала в машине свою музыку, он подавала мне наушники и говорила ласковым, но полным серьёзности тоном: