Взглянув на часы, я была удивлена — сегодня я не спала так долго, как собиралась — 9:36. Мой будильник, встроенный на телефоне, был установлен на 10:00, но мне пришлось его отключить, потому что мой организм больше не нуждался во сне. Скорее мой желудок после чудесного сна требовал порцию хлопьев с шоколадным молоком. Прислушавшись к звукам за дверью, я поняла, что у нас гости. Помимо голосов Эдисона и мамы я слышала отчётливый голос Эшли — мамы Гидеона. Но что она делала у нас в доме этим утром? Я всегда знала, что подслушивать разговоры — неправильно. Но в этой ситуации моё любопытство взяло верх, я прислонила ухо к щели между дверью и косяком и стала слушать каждое слово, пытаясь разобрать или додумать не разобранные фразы.
— Гидеон лишь пытается её защитить, Лиззи. Ты давно меня знаешь, поэтому ты должна доверять моему сыну, — утверждала Эшли грустным, но вполне серьёзным голосом. Она была как обычно эмоциональна, выражая каждое слово по-своему.
— Я верю тебе, но ему — не верю. Эшли, он же служил Трэфратэлли, он же их разгневал, он же вызвал их сейчас. И именно из-за него моя малышка в опасности, именно из-за него Чёрные Мыши вышли за ней. И я должна это терпеть и разрешать Черри видеться с ним? Он может сделать что угодно, ведь её жизнь лежит в его руках… — сказала мама так грубо, что, если бы они это говорили мне в лицо, я бы уже убежала и не пожелала даже возвращаться домой. Но не успела она договорить, как в разговор вступился Эдисон:
— Эшли, я защищал её всю жизнь, я защищал её тогда, когда она была ещё только в утробе. И сейчас, когда её жизни угрожают Они, я не отойду от неё ни на шаг, и тем более не подпущу к ней тех, кого она знает совсем недавно. А Гидеона она знает, если я не ошибаюсь, всего три месяца.
— Поймите меня. Мой сын не даст её в обиду. Он защитит Черри. Я знаю своих детей, и я знаю, на что они способны, если испытывают какие-то чувства. Гидеон влюблён в неё. Он никогда не влюблялся. Его мысли только о ней. В голове он строит планы по её защите, он думает, что делать, если Первампиры нагрянут. Вы знаете мой дар. Я Проницательна. Я чувствую то, что чувствуют окружающие. Я не стану вам врать.
— Но почему мы должны тебе верить? — стала говорить тише Лиззи.
— Если вы не верите моему дару, то поверьте дару Кэндис. Она врать не станет.
— Дару Кэндис? — почти в один голос спросили мои родственники.
— Телепатия. Она читает мысли. Если чужим она может сказать ложь о том, что знает, то мне — никогда.
— Я не отступлюсь от своего, Эшли. Роберту можно быть рядом с ней, а Гидеону — нет. Не заставляй меня принимать иные меры.
Я не посмотрю на то, что тёмная магия опасна для белых ведьм. Я сделаю всё, чтобы защитить мою дочь. А теперь вон из моего дома, — крикнула мама и по характерным звукам резко открывшейся и следом закрывшейся двери я поняла, что Эшли ушла.
Почему Лиззи не верит никому, кроме своей гордости и Эдисона? Окружающие люди и магические существа ничего плохого не сделали, чтобы она их винила. Если что-то плохое и произошло, то виновата одна я.
Оставив этот вопрос на вечер, я умылась, переоделась в повседневную одежду и спустилась на кухню, где уже шёл завтрак.
Когда я взглянула на «папу» и на встревоженные глаза мамы, я вспомнила все те слова, что впились самыми острыми краями в моё сердце. Именно они сказали те фразы, которые оказались куда больнее стрел и пуль. Я не хотела им так легко прощать это, ведь они лишили меня единственного счастья — Гидеона. Я не хотела с ними разговаривать, я не хотела их видеть, я не хотела жить с ними в одном доме, но, к сожалению, выбора у меня не было. Но Лиззи не хотела того, чего хотела я.
— Почему ты вчера ушла одна гулять? Тебе не ясно было сказано, что одной гулять тебе нельзя? — стала взволнованным голосом спрашивать мама у меня. Желания отвечать на её вопрос у меня не было, поэтому я просто взяла коробку своих любимых сладких хлопьев и стала сыпать в тарелку, наполненную шоколадным молоком, но она остановила меня, схватив крепко мой локоть.
Выражение её лица сменилось. Теперь она была не такой злой, какой казалась до этого. Теперь она была встревожена и напугана за наши с ней отношения, а голос мягко твердил, пытаясь не напугать меня снова: — Черри, пожалуйста, ответь. Я беспокоюсь за твою жизнь.